Шанхай. Любовь подонка

Поднимаюсь с лавочки, запрокидываю голову на манер горниста, разве что руку в бедро не упираю, а всего лишь артистично отвожу в сторону.

Допиваю фуфырик.

— Нету его. Нету, — хлопаю по плечу сутенера. — Бывай.

Выбрасываю пустую склянку в урну. Стараясь ступать ровно, иду куда-то вперед. Ноги мягкие, но послушные. Главное, не наклоняться, тогда они держат неплохо.

— Послушайте...

«Декан» догоняет меня и даже забегает вперед.

— Послушайте...

— Я же сказал — не нужны твои девочки... Я романтик... Мне нужна любовь. Понимаешь, любовь? А какая может быть любовь за... Кстати, за сколько?

— Четыреста юаней в час, — с готовностью отвечает сутенер.

Он семенит рядом. В стеклах его очков отражается реклама «Vero Moda».

Мы подходим к перекрестку. Гудят машины, верещат мопеды, сигналят регулировщики.

— Но я хочу сказать о другом, — говорит сутенер, остановившись. Он почти кричит, чтобы я его расслышал: — Наверное, Бог сильно огорчил вас, раз вы так говорите. Вспомните, когда вам стало нужно считать, что Его нет...

— Я хочу ссать. Вот о чем я думаю уже очень давно, — отвечаю ему. — Спасибо за участие, но иди-ка ты к чертовой матери...

海滩

На пляже

...К чертовой матери. К чертовой матери все.

Я спустился по ступенькам к пляжу.

Уселся на остывшем за вечер песке. Свинтил пробку с «Хайма». На этикетке, слева и справа от иероглифов, два грустных морских конька. Это пойло я купил по совету менеджера отеля — упитанного и жизнерадостного китайца по кличке Чиф. Брезгливо принюхался. Запах, как и у всей китайской выпивки, ужасный. Сделал несколько глотков из горлышка. Невообразимая дрянь. Чиф уверял, что настойка на морских коньках полезна мужчинам. Укрепляет и оживляет, — сказал он и добавил: Китайцы-мужья принимают ее, если хотят от жены мальчика.

Впрочем, это уже типичные китайские заморочки. Мальчика я от жены не хотел. Хотел понимания, хотел былого общего. И почему-то совсем не хотел ее как женщину.

Отхлебнул еще. Определенно, если эту бурду и настаивают на морских коньках, то на немытых и невыпотрошенных, со всем их морским дерьмом.

Зато крепкая, единственный плюс.

В ожидании, пока пьяная теплота разольется по телу, курил и смотрел на темное море. Солнце давно зашло, лишь с левой стороны бухты, над горой, догорал краешек неба. На пляже было пусто. Слышались тихие, размеренные вздохи волн. Я видел разбросанные по всей бухте белые огни прожекторов. Где-то в километре от берега тарахтели рыбачьи лодки. Теплый и влажный ветерок доносил со стороны воды слабый запах солярного выхлопа.

С крыши дальнего отеля в небо бил лазерный луч. Метался, двоился, менял цвет, опускался к воде и снова взмывал вверх.

А я вновь и вновь прикладывался к бутылке. Зачерпывал рукой песок, разжимал ладонь и слушал, как сбегают вниз сотни, тысячи прохладных песчинок.

Незаметно пьянел.

Вспомнил героя веллеровского рассказа. Тот страстно желал свободы — от семьи, от рутины. Чтобы подумать. Просто сесть и подумать. Ведь и я для чего-то оставил Инну в номере одну, зачем-то нагрубил ей. Как мудак, хлопнул дверью. Выключил телефон. В кармане куча денег, но не пошел ни в гремящий музыкой «Sky», ни в кичевые «Березку» или «Киевскую Русь». Как ни странно, синяков на лице не было, да и губы оказались разбиты не сильно. Но все равно решил пойти куда-нибудь от народа подальше.

Купил сигарет, бутылку «Хайма» за шесть юаней. И приперся на ночной пляж. Выпить и пораскинуть мозгами. Но, как и тому мужику из рассказа, мне не думалось, как будто в вечерней потасовке на площади из меня вышибли, как пыль из ковра, всякое желание думать.

Какое-то время я представлял себя Демоном с картины Врубеля. Сидел и угрюмо взирал в темноту.

Рисоваться перед самим собой надоело. Я встал, отряхнул задницу, подхватил бутылку и двинулся к одному давно примеченному месту возле аллеи у пляжа.

Голова по-прежнему была пуста и легка, как рекламный шарик на пластиковой палочке, что выдают детям в «Макдональдсе».

Тут я их и увидел.

Три женские фигуры возле огромной аляпистой раковины из бетона. Сквозь кроны пальм, высаженных возле скульптуры, желто светит фонарь. По асфальту расползаются тени от пальмовых листьев.

— Три девицы под окном... — сказал по-русски сам себе.

Девицы оживились, шагнули в свет фонаря.

— Хэлоу, секаса, массаза! — бойко обратилась одна.

Джинсовые шорты, короткие майки, поверх маек легкие курточки. Одна совсем страшная, низенькая, смуглая, с короткой прической. Зубы по-кроличьи выступают из-под верхней губы, ноги худые и невообразимо кривые. Вторая получше, но лицо до того круглое и плоское, что больше походит на лик сибирской каменной бабы.

— Сколько? — по-китайски спросил третью, самую высокую из троицы.

Та заломила цену. Пятьсот.

Я усмехнулся, глотнул настойки.

— Подруга... — сказал ей, вытирая рот рукой. — Я не турист. Ну, почти не турист. Даже в Шанхае девчонки на улице оценивают себя скромнее.

Неожиданно рассердился. Расхотелось торговаться. Влом стало идти куда-то, что-то говорить или делать.

Домой?..

Повернулся и собрался уходить.