Шантарам

— Но Ганеш Чатуртхи закончился, Линбаба, — возразил Джозеф, имея в виду, что праздничные процессии больше не таскают по всему городу сотни фигур Ганеша размером от двух-трех десятков сантиметров до десяти метров, чтобы отвезти их на пляж Чаупатти и скинуть в море в присутствии миллионной толпы зрителей. — Я сам был в меле[178] на Чаупатти, но это было на прошлой неделе.

— Знаю, я тоже был там. Поэтому эта идея и пришла мне в голову. Мне кажется, это не страшно, что праздник закончился. Лично я не удивился бы, увидев Ганеша на тележке в любое время года. А вы разве удивились бы?

Ганеш был, пожалуй, самым популярным из всех индуистских богов, и я очень сомневался, что кому-нибудь придет в голову останавливать и обыскивать процессию, везущую его фигуру.

— Я думаю, Линбаба прав, — проговорил Джитендра. — Никто ничего не скажет против Ганеша. Он ведь все-таки бог преодоления препятствий.

Бог с головой слона был известен как Великий разрешитель проблем, помогающий справиться с трудностями. В беде люди обращали к нему свои молитвы, подобно тому как молятся Иисусу христиане. По совместительству Ганеш был также покровителем писателей.

— Довезти Ганеша до Нариман-пойнт не проблема, — сказала жена Джозефа Мария. — Проблема в том, чтобы одеть Кано Ганешем. Он и платье-то не хотел надевать.

— Платье ему не понравилось, потому что он мужчина, — растолковал ей один из дрессировщиков. — Он очень чувствительный в таких делах.

— А против Ганеша он не будет возражать, — добавил его друг. — Я уверен, что это покажется ему хорошим развлечением. По правде говоря, он даже слишком любит покрасоваться перед публикой. Это один из двух главных его недостатков. Второй — что он заигрывает с девушками.

Он говорил очень быстро на хинди, и я решил, что ослышался.

— Что он делает? — спросил я Джонни.

— Заигрывает, — ответил он. — С девушками.

— Заигрывает с девушками? Господи, что он имеет в виду?

— Не знаю точно, но думаю…

— Ладно, ладно, оставим это, — прервал я его. — Не стоит объяснять.

Я бросил взгляд на заинтересованные лица окружающих, подивившись и позавидовав тому, что эти люди способны так близко принимать к сердцу проблемы двух бродячих циркачей и их медведя. Когда я покинул трущобы, поселившись в более богатом и комфортабельном мире, мне стало не хватать этого духа взаимной поддержки, готовности не колеблясь оказать соседу помощь. С этим не могла сравниться даже солидарность крестьян в деревне Прабакера. Я больше нигде не сталкивался с таким отношением людей друг к другу, такой заботой о ближнем — разве что за высокими стенами материнской любви. И после того, как я проникся этой атмосферой, живя среди этих убогих, гордых и прóклятых Богом хижин, я повсюду искал ее.

— Ничего другого я не могу придумать, — опять вздохнул я. — Если мы просто закроем его тряпьем, фруктами или еще чем-нибудь, он будет возиться и шуметь, и его услышат. А если мы оденем его, как Ганеша, мы сможем петь и плясать вокруг него и будем шуметь сами, сколько понадобится. И тогда копы вряд ли остановят нас. Как ты думаешь, Джонни?

— Мне очень нравится этот план! — восторженно откликнулся он. — Я думаю, он замечательный. Надо попробовать.

— И мне он тоже нравится! — с горящими глазами воскликнул Джитендра. — Но знаете, нам надо торопиться — грузовик, наверно, будет ждать еще час или два, не больше.

Все остальные согласно покивали и помотали головами: сын Джитендры Сатиш и Мария, Фарук и Рагхурам, которых Казим Али в наказание за драку связал когда-то за щиколотки, Айюб и Сиддхартха, которые заведовали маленькой клиникой после того, как я оставил трущобы. Джозеф тоже улыбнулся и дал свое согласие. И вот в сгущающихся сумерках мы всей толпой вместе с ковылявшим на четырех лапах Кано направились к большой мастерской Ракешбабы.

Старый скульптор удивленно вздернул седые брови, когда мы ввалились к нему, но решил не обращать на нас внимания и продолжал шлифовать и полировать деталь двухметрового фиберглассового фриза религиозного содержания. Он работал за длинным столом, сколоченным из толстых досок, которые были уложены на двух верстаках. Стол, как и пол вокруг босых ног скульптора, был усеян опилками, стружками и ошметками папье-маше. Детали отливок и лепных фигур — головы, конечности и пышные круглые животы — были расставлены по всей мастерской среди плит, рельефных изображений, статуй и разнообразных заготовок.