Шапка Мономаха

Назавтра сделали остановку в греческом Суроже. Пока пополняли запас воды и снеди, Нестор наведался к мощам святого Стефана Сурожского. Хоть и не сам обещал к ним приложиться, но обет нужно выполнить – за всякое слово ведь спросится накануне вечности.

После Сурожа кормчий совсем было угомонился и о грецких галерах не поминал вслух. Но некоторое время спустя стал беспокойно поглядывать на восход и тереть слезящиеся от напряжения глаза. Затем на подгибающихся ногах повлекся к Душилу.

– Погоня! – с упреком сказал он, тыча пальцем за корму.

Княж муж посмотрел. Ничего не увидел, кроме серых волн и ныряющих к ним чаек.

– Где?

– От Сурожа за нами идут. Весел больше и парус – догоняют, – все сильнее укорял Порей.

– Галера? – подсказал Душило.

– Она самая.

– Ты в Суроже хоть одну галеру у пристаней видел?

Признав, что не видел, Порей ненадолго успокоился. Скоро и впрямь вдалеке забелел парус. К ужасу кормчего, Душило велел бросить весла. Отроки, возбудясь от предвкушения боя на море, изготовили луки. У некоторых разинь тетива отсырела в морском воздухе, на таких смотрели с оскорбительной жалостью.

Ждали так долго, что тетивы начали отсыревать и у прочих, – расстояния на море обманчивы. Корабль оказался обыкновенной лодьей, однако парус был с княжьим знаком – двузубцем. Узрев его, Душило впал в глубокое раздумье.

Наконец лодья приблизилась. Парус на ней свернули, а с борта замахали:

– Свои!

– Орогост, – заулыбался Нестор, разглядев на носу лодьи слепого дружинника.

Суда сошлись бортами. Перекинули сходни. Орогосту помогли забраться на доски, а дальше он пошел сам, неторопливо и уверенно передвигая ноги. После приветствий бывший тьмутараканский посадник рассмеялся.

– Лихо вы повоевали. Греки так и не поняли, что это было. Своего хартулария сняли со стены над обрывом – хотел утопиться в море. Ему за имущество отвечать.

Он помолчал и добавил без смеха:

– А я пойду с вами на Русь.

Душило хотел возразить. Слепой остановил его жестом.

– Вы еще не знаете, а у меня был гонец из Корчева. Половцы с вашим самозванным царевичем воюют с империей на Дунае.

Храбр попросил Нестора заткнуть уши и длинно-предлинно выругался. Теми самыми словами, произносить которые можно лишь очень редко. Да и то полагается после в том исповедаться и от усердного попа обрести отлучение от причастия сроком на две седмицы, а от нерадивого либо снисходительного заполучить епитимью с поклонами.

Вынув из ушей пальцы, Нестор сурово посмотрел на него.

– А если… – предположил Душило.

– Если князь Мономах все же решит пойти на Тьмутаракань, – ответил Орогост, – там остались мои люди. Они сделают, что нужно.

Княж муж сел на скамью для гребцов и накрыл голову ладонями.

– Ну, теперь уж верно – в монастырь.

Из чего последовал такой вывод, ни Орогост, ни книжник не догадались.

30

В степные угодья кочевников Русь не ходила войной со времен стремительного князя-барса Святослава Игоревича, которого не устраивали под боком соседи-хазары, слишком длинно раскинувшие руки. Тому уж более сотни лет. Чтобы Русь, страна городов, как говорили варяги, по доброй воле и в здравом уме опять лезла вглубь незнаемой, бескрайней, враждебной степи?! Гоняться по Дикому полю за увертливой половецкой конницей?! От такой мысли многим становилось не по себе. Ворчали на князя Мономаха и бояр, затеявших опасный поход, с сомнением скребли в бородах и головах. Но глаза, иногда блестевшие мрачной радостью, все же выдавали охоту поквитаться с погаными. Дело спорилось – острили мечи, топоры и копья, чистили доспехи, запасали стрелы, сулицы. Возничие крепили телеги, чтоб не рассыпались на неторных степных путях. Кузнецы потеряли сон, обувая дружинных коней в новые подковы. Ополченцы по кличу князя наперебой записывались в пешую рать. Женки и девки шили-вышивали белые полотняные рубахи с особыми узорами. Если случится воину вернуться домой бездыханным на телеге, чтобы лечь в этой рубахе в мать сыру землю.

Но даже Святославу – беспощадному воителю не пришло бы в буйную голову идти на Дикое поле, едва солнце слижет с земли снег. Тут и бояре восстали на князя. Просили оттянуть хотя б до середины весны, до после Пасхи. Рисовали унылые картины – ослабевшие от бескормицы кони, застрявшие в распутице возы, одичалое голодное войско, бродящее по степи в поисках кочевников, еще не вернувшихся в летние становища. Мономах оставался непреклонен и уверен в успехе небывалого дела.

Настолько уверен, что киевский Святополк, спешно прибывший в Переяславль с гневными изрыганьями на брата, вдруг остыл, задумался. И быстро согласился. Лишь выторговал условие не идти на левый берег Днепра, где кочевала орда тестя, Тугоркана. Направление похода выбирали вместе. Сошлись на том, чтобы идти за Голтав – порубежную крепость за рекой Пселом, глядящую глазами дозорных прямо на степные кочевья.

Вместе составили и грамоту к Олегу. Предлагали черниговскому князю собирать войско, чтобы сообща выступить на половцев. Олег прислал гонца с заверениями: выступлю-де на лодьях плавучей ратью, еще опережу вас у Голтава. Но обманул.