Шарманщик

Дверь за ним закрылась, но не на ключ, по крайней мере, Анна не услышала щелканья замков. Тишина. В соседнем кабинете кто-то разговаривал, но стены сжирали слова, не оставляя даже обрывков. Лишь только фон, напоминающий о том, что где-то есть жизнь. Анна взяла оставленную Хэнзардом ручку и посмотрела на незаполненный гарантийный талон. «Наблюдают ли сейчас за мной? Конечно, наблюдают! Может быть, именно сейчас какие-нибудь сложные приборы сканируют мой мозг, выявляя склонность к заговорам и политическим возмущениям. Что ж, ну и хорошо. Пусть сканируют сколько угодно! Они все равно ничего там не найдут!»

– Анна Каплан? – спросил агент Раш. Анна вздрогнула, почти взвизгнула.

– Извините, я не услышала, как вы вошли, – сказала она.

Раш кивнул и повторил вопрос. Достал блокнот, точно такой же, как у Хэнзарда, и сделал пометку.

– Ваш любовник сейчас за стенкой, – сказал он, усаживаясь за стол.

– Олег? – Анна тупо уставилась на серую стену.

– С другой стороны, – сказал Раш.

Анна кивнула. У противоположной стены стояли железные шкафы с надписью «Защищено от огня». Раш достал из стола проигрыватель и включил принесенную Хэнзардом из квартиры Анны запись:

Конец.Конец печали.Я заплатил за твои ошибки.Выделенный тебе лимит времени исчерпан.Настала пора сменить тебя на посту.Я видел страдания.

Я видел нужду.Я видел, как лжецы и воры злоупотребляют властьюс целью наживы.Я надеялся, я верил.Но, сдается мне, это был обман.Ты заплатишь за то, что ты сделал…

– Это всего лишь песня, – говорит Анна.

– Вот как? – Раш не мигая смотрит ей в глаза и задвигает о политике.

– Причем тут это? – спрашивает Анна, но слова агента настолько неоспоримы, что она уже сама сомневается, что слушала эту песню, потому что ей нравилось исполнение. Может быть, действительно что-то было? Что-то в содержании. Что тронуло ее. – В чем обвиняют Олега? – спрашивает она, а Раш пропускает это мимо ушей и начинает рассказывать о том, как проводил пытки военнопленных во время войны с Сересом…

Глава вторая

Павел был высок и худощав. Годы войны и последовавшие за ней годы правления добавили седины и сердечных шумов, но, в сущности, он остался таким же, как много лет назад, когда Селеста поднялась по старой деревянной лестнице и постучала в дверь его обветшалого дома. В ту ночь они занялись любовью и потом долго не могли заснуть, вспоминая свой скоротечный роман, оставшийся в далекой юности, но отнюдь не забытый.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – сказала тогда Селеста, садясь в кровати.

Время уже коснулось ее тела дланью неизбежности, оставив неизгладимые изменения, но они почему-то не отталкивали Павла. Наоборот, он знал, что такие же изменения происходят и с его телом, и осознание этого делало его еще ближе с этой женщиной. Он смотрел на ее тронутое морщинами лицо, небольшую грудь, выцветающие глаза и понимал, что любит еще сильнее, чем много лет назад.

– У меня было видение, – сказала она, вспомнила, что неодета, и прикрылась одеялом. – Только пообещай, что не будешь смеяться.

– Обещаю.

– Я видела ангела. Он был совершенно не похож на обычного ангела, но я знаю, что он был именно ангелом. Потому что он знал, понимаешь? Знал о моих чувствах, знал о нас. Он смотрел на меня, и я чувствовала себя открытой книгой, которую читают его темные глаза.

– Я думал, у ангелов голубые глаза.

– Ты обещал не смеяться!

– Я и не смеюсь. Я рад, что ты здесь, и это главное.

– Да, – Селеста поджала губы. – Ангел сказал мне еще кое-что… – она посмотрела на Павла, взвешивая его силу и стойкость духа. Нет, ничего не изменилось. Он тверд и решителен. Поэтому она рассказывает ему о бедствиях и несчастьях, о которых предупреждал ангел.

– Так вот почему ты здесь, – мрачнеет Павел.

– Я здесь, потому что я хочу быть здесь, – говорит она, и он верит. Не ангелу, не словам, а ей…