Щенки-медвежатники

– Нормально ты примочил Жгучего. А кенты твои – говно.

– Генка Сорокин – нормальный пацан.

Крюк не согласился.

– Токарь он хороший, а боец – никакой.

Пососал табак и продолжил:

– Буду иметь тебя в виду. А пока гуляй. Можешь в парк приходить. Если кто наедет, поясни: мол, так и так, работаю с Крюком.

– Нас вообще-то трое, – сообщил Андрей.

– Трое так трое, – равнодушно согласился Крюк. – Значит, при случае отработаете втроем.

– Это как? – решил уточнить Андрей.

– Как получится. Свобода, Корень, просто так не дается. А Жгучего бойся. Я его знаю. Кентовались на зоне. Он тебе до конца жизни не простит. Перед ним всегда все виноваты.

– Можешь рассчитывать на нас, не подведем, – заверил Андрей.

Крюк внимательно посмотрел ему в глаза.

– Ладно, чего там, давай пять.

Клешня у него была влажная. Рукопожатие вялое. Пожимая руку, он как бы делал одолжение.

Петр Палыч приготовил борщ. Андрей помог накрыть стол. Сели, не дождавшись Толяна. Борщ был невкусный. Положили по столовой ложке горчицы. Стало нормально.

– Тебя раньше в школе хвалили? – поинтересовался майор.

Андрей даже есть перестал.

– Хвалили, когда мы жили на бывшей оккупированной территории. Там учителя были другие, добрые.

– А родители хвалили?

– Что-то не припомню.

– Зря. Тебя хвалить надо. Всех застенчивых надо чаще хвалить.

– С чего вы взяли, что я застенчивый?

– Это не так уж трудно определить.

– А почему надо чаще хвалить?

– Чтобы было больше уверенности в себе.

Помолчали.

– А о рэкете ты что-нибудь слышал? – спросил майор, меняя тему.

– Читал об Аль Капоне.

– Один умник перенес рэкет на нашу почву, – сказал Петр Палыч.

– Вы его знаете? – спросил Андрей.

– Умника? Знаю.

– Что ж его не посадят?

– А он сидит. Он сидит, а дело его живет и побеждает.

Майор говорил вслух как бы для приличия. Неудобно есть молча. А на самом деле был погружен в свои мысли. Так, по крайней мере, показалось Андрею.

Он решил поддержать разговор.

– А чего на юг не едете?

– Я почти всю жизнь провел под северным солнцем. Южное мне противопоказано, – объяснил Петр Палыч. – Всю жизнь, считай, на зоне провел. Двадцать пять лет оттрубил от звонка до звонка. Теперь не знаю, что делать, как жить. Скучаю по лесной колонии. Хорошо там: рыбалка, охота, грибы. А воздух какой! Хочу вернуться. Только в другом качестве. Убью кое-кого и вернусь.

– Шутите? – вытаращился Андрей.

– Может, и шучу, – пробормотал Петр Палыч.

– Так ведь за убийство расстреливают, – сказал Андрей.

Майор усмехнулся.

– Не во всех случаях. Больше червонца, думаю, мне не дадут.

…После обеда играли в шахматы. Майор мягко проговорил:

– Анна Сергеевна опять приходила. Просила поговорить с тобой. Может, все-таки вернешься?

– Петр Палыч, я хоть сейчас могу уйти, – отозвался Андрей. – Но только не домой.

– А куда?

– Сейчас тепло. Хоть под кустом спи. И на хлеб можно заработать.

– Это как?

– Я людей перевожу через Иртыш.

– То-то я думаю: откуда у тебя деньги? – пробормотал майор. – А ведь это нелегкий хлеб? Покажи-ка ладони.

Андрей показал.

– Мозоли – это красиво, – кивнул Петр Палыч. – Но при всем к тебе уважении, мат тебе, Корень.

Действительно, Андрей в выигрышной позиции прозевал мат. Петр Палыч потирал руки:

– Запомни, мой друг: хоть жизнь на шахматы похожа, но жить – не в шахматы играть.

Петр Палыч завалился спать. Андрей тоже решил вздремнуть. Предстояла бессонная ночь. Надо было побывать возле гороно, разведать обстановку. Но сон не шел. Перед глазами стояла Катя.

Андрей где-то читал, что любовь необъяснима. Что она – газ без цвета и запаха. У него было другое мнение. Он считал, что всегда можно понять, за что любишь человека. И только сейчас начал сознавать, что настоящая любовь – все равно что наваждение или болезнь.

Он совсем не знал Катю как человека. Он только видел ее фигуру, лицо, глаза, волосы, губы. Только к этому его и тянуло. А Кате нужно было выйти замуж, освободиться от приставаний Жгучего и жить в нормальной городской квартире, а не в слободской халупе. Из этого выходило, что Андрей не даст ей того, чего она хочет. И выходит, они друг другу не пара.

Андрей встал, подошел к окну. В соседнем доме снова открылся приемный пункт стеклотары. Жители тянулись с авоськами, полными бутылок и банок.

Андрей вышел из дома, дождался, когда очередь иссякнет, и вошел в приемный пункт. Приемщица испуганно уставилась на его фингалы.

– Вчера уже приходили. Я все заплатила, – прошептала она, нервно потирая руки.

Не говоря ни слова, Андрей повернулся и вышел. Неожиданное открытие поразило его. Выходит, слободские обложили данью не только школьников.

Решив проверить свою догадку, он зашел в соседний гастроном. Мясник заприметил его среди других покупателей. А когда Андрей приблизился к прилавку, негромко сказал:

– Вчера рассчитался. Джаге лично в руки отдал. – И, подмигнув, добавил: – Дать вырезки?

Он шустро завернул в толстую бумагу кусок розового мяса и протянул Андрею. «Как же они боятся после убийства хрустальщика!» – удивился Андрей.

Он не взял мясо. Мясник с удивлением посмотрел ему вслед.