Щепа и судьба (СИ)

Не знаю, какие уж силы помогли нам на сей раз, но при подходе к ближайшему селу из леса вынырнул УАЗ с грибниками и они без разговоров потеснились, освободив необходимое пространство для бледной как простыня нимфы. Для меня места уже не было. Но мужики пообещали, что пренепременно доставят в больницу мою натуралистку, а я смогу подъехать туда завтра. На том и расстались. Не было ни жарких объятий, ни клятв, ни излишних благодарностей. Она уехала, а я остался со своими героями, кабачками и русской печкой, скрашивающей мой быт отшельника.

Подходя к дому, заметил целую стаю сидевших на дровяной поленнице о чем-то трещащих сорок. Они явно обсуждали последние новости, случившиеся в их владениях, и заодно обследовали двор на предмет выброшенных по ненадобности отходов. Я бы и сам с радостью занялся обследованием чьего-нибудь особо хлебосольного двора, но такового среди моих редких соседей просто не было.

В домишке моем было пусто, не прибрано и… словно чего-то не хватало. Включил машинку, она радостно отозвалась утробным урчанием, являя готовность к действию. И тут из меня вдруг полезла черная злоба. Нет, ни на кого-то или что-то там отвлеченно-отдаленное, а на самого себя, такого милого и хорошего. Спрашивается, какого черта почти столько времени выписывал кренделя перед залетной дивой, которой до тебя, судя по всему, и дела-то никакого нет. Может, у нее задание такое: основать здесь общину кришнаитскую и вовлечь как можно больше адептов или как там они называются в своих сетях?! Не запросто же так она объявилась в этих краях?! Художница, от слова «худо», как любила повторять моя бабушка. Два раза этюдник раскрыла — и на тебе — уже и художница. Я могу точно так же бегать с телескопом под мышкой и называться астрономом. Мало ли за последнее время появилось вокруг всяческих самозванцев, именующих себя не иначе как «гуру», которым только того и нужно, как заполучить очередную нестойкую русскую душу.

«А почему именно русскую? сам собой возник вопрос. — Да потому, что русская душа самая что ни на есть доверчивая, чистая и ко всяким авантюрам готовая», — ответил сам же себе и чуть не рассмеялся. Правда, одно умозаключение исключало другое: человек с чистой душой вряд ли полезет в авантюру, душа она всегда подскажет, где правда, а где кривда. Нет, топтаться вокруг извечного «русского вопроса» бессмысленно. Тут и не такие зубры себе зубы пообломали. Не в этом дело.

Собственно говоря, откуда вдруг появились основания считать ее агентом секты или чего другого? Может, она просто искала (вполне честно!) близкого ей по складу человека и душа ее почище многих будет? Ну, бездельница, если подходить с позиций крестьянской общины, тунеядка — уже по социалистическим меркам, но никуда не пыталась меня завлечь, кроме разве что разных романтичных мечтаний о творческом союзе (двух бездельников! — подсказал мне будто кто-то со стороны) и счастливом их бытии.

Но воспротивился тому прочно усвоенный мной опыт предков, которые не представляли себе жизнь без работы, без службы, без помощи тем, кто живет рядом. И как бы отнеслись бывшие хозяева этой избы, очутись они сейчас рядом с нами? Хорошо, если бы только высмеяли… А могли бы, явившись с сенокоса или там с пахоты, поинтересоваться, а что нами содеяно за день? Щи сварили? Скотинку накормили? А может, дровишек привезли из ближайшего леса? И что бы я ответил им? А нечего отвечать, потому как лодырь, бездельник, лоботряс, и много еще у русского народа имеется названий для тех, кто изображает из себя труженика великого, а сам только и думает как бы кусок пожирнее из общего котла урвать.

Неожиданно вспомнил о собственном портрете, который должна была подарить безвременно покинувшая меня квартирантка. Не испытывая угрызений совести, смело вскрыл этюдник, вынул оттуда стопку в большинстве своем чистых листов полуватмана и отыскал требуемое. То был профиль мужчины, пройденный карандашом и кое-где расцвеченный красками, но до его завершения было еще ох как далеко. Особой схожести с самим собой не обнаружил. Разве что борода и свитер говорили о том, что это мог быть именно тот человек, который высиживал в качестве натурщика несколько дней подряд и непонятно во имя чего. Лицо у мужика на портрете оказалось донельзя мрачным и едва ли не озлобленным. Мне он показался похожим на рентгеновский снимок, где все сокрытое от человеческих глаз становится явным.

На заднем фоне помещался зев русской печи с языками пламени, вырывающимися наружу и чуть ли не обжигающими фигуру на портрете. А на щербатом крестьянском столе красовалась почему-то черная, как офицерский сапог, пишущая машинка с частью поднятых вверх регистров, на конце которых просматривались малюсенькие буквицы. Слегка прищурившись, без труда разобрал и слово, которое складывалось из них: «ЛЮБЛЮ». И восклицательный знак рядом. Вот именно это «люблю» окончательно и доконало меня.