Щепа и судьба (СИ)

Нет, союз с ней был невозможен уже по той причине, что, заключивши его, тут же окажусь в роли побежденного. Которому если и позволят высказать личное мнение, то лишь о том, будет ли завтра дождик и стоит ли брать с собой зонт. Все остальное станет решаться без моего участия, но непременно мне во благо. Что наверняка при каждом удобном случае не раз подчеркнет моя благодетельница. При всей своей наивности хорошо понимал, чем обернется моя капитуляция. Сдавши свои позиции один раз, вынужден буду поступать так и в дальнейшем и, наконец, дождусь момента, когда станут попрекать куском хлеба и лишней съеденной ложкой супа.

Невольно представилось жаркое южное солнце, где нет ни холодов, ни многомесячных стуж и в садах на ветвях ухоженных хозяйской рукой деревьев зреют эдемские фрукты. И в том саду на фоне гор со снеговыми шапками на вершинах стоит крепкий кирпичный домик за высокой оградой с решетками на окнах. Там у окна буду сидеть я возле печатной машинки и печатать, печатать, печатать… Тексты, которые мне совершенно не по душе, но их нужно выдавать по десятку страниц каждый день, чтоб обеспечить себе сытую жизнь и достаток. Вечером мне будет позволено спускаться в сад и прогуливаться там под зорким взглядом женщины, привыкшей побеждать, и знать, чего она хочет от жизни.

«Что угодно, но только не это!» — хотелось мне закричать, но почему-то слова застряли в горле, стоило мне взглянуть на нее, сидящую напротив и пристально сверлящую меня всепроникающим взглядом серых глаз.

И вместо этого робко промямлил, мол, хорошо, подумаю. Пока что не готов… Сколько раз ругал потом себя за эту самую робость, но со временем стал понимать правильность собственного ответа. Если бы я тогда отказался категорически и наотрез от ее предложения, то она наверняка бы усилила натиск и нашла с десяток причин, по которым мне следовало ехать с ней прямо сейчас, не мешкая ни минуты. Мало ли способов у женщин повлиять на мужика, не определившегося с собственной судьбой и призванием. Да сколько угодно! Была бы причина, а способ всегда найдется.

Ждала ли она иной реакции, близкой к раскаянию и просьбе о помощи? Трудно сказать. Меня тогда это мало интересовало. Важно другое — мне удалось выстоять и не выбросить белый флаг, не подписать акт о безоговорочной капитуляции.

До сих пор не понимаю, как удалось преодолеть и это искушение. А ведь мог поддаться на ее уговоры, скомкать рукописи, пустить их на растопку холодного семейного очага, вынести вслед за отжившим свое отцовским радиоприемником, старым чугунам и треснувшим чашкам и орудие своего писательского труда. Хватило ума распознать в ее доводах предвзятость и собственную корысть. Возможно, помогла школа блуждания по лесам, научившая пусть не полной, но все же автономности выживания практически в любых ситуациях. А может, сказался голос предков, которым и не через такие искушения пришлось пройти и себя не потерять.

Чтоб как-то скрасить затянувшуюся паузу, осторожно спросил ее о планах на ближайшие дни. Поняв это как намек на скорый отъезд, она гордо вскинула голову и не задумываясь ответила, что собирается отбыть первым же автобусом в сторону города, а уж дальше она сама сориентируется.

Подавив вздох облегчения, пообещал проводить ее к автобусу до соседней деревни. Таким образом, все темы для разговоров оказались исчерпаны и оставалось лишь дождаться завтрашнего утра. Она тут же начала сборы в дорогу, не произнося при этом ни слова. А что оставалось делать мне? Ждать, когда закончится очередное действие, увы, не моего сценария, опустится долгожданный занавес, и я наконец-то останусь один. Нет, не один, а с моими героями, что сейчас подавали таинственные знаки из темных углов моей избушки.

…Ярким солнечным утром я нес ее опустевшие сумки к автобусной остановке, находящейся в нескольких километрах от моей деревеньки, и вспоминал, как еще совсем недавно проходил по этой же дороге, согреваемый ее письмами, полученными на деревенской почте. В них мне почему-то читалось и виделось скрытое обещание помощи и поддержки, хотя ничего подобного она не писала. Постепенно я так привык к тем письмам, что они стали для меня не просто желанными, а сделались столь же привычными и необходимыми, как кружка чая по утрам. В своих посланиях она умело перемежала русские слова латынью, добавляла афоризмы, явно списанные из каких-то популярных журналов, и заканчивала обязательно каким- нибудь серьезным изречением из классиков литературы, отчего казалась мне ужасно умной, образованной и самой, самой, самой интересной женщиной в мире…

Почему письма, мысли в них, некая недоговоренность гораздо важнее, чем нормальное человеческое общение, думалось мне. Мы все реальные люди и рождены от реальных родителей, которые вряд ли мечтали о чем-то ином, чем наше сытое и безбедное существование в этом мире. И присутствуй они сейчас рядом со мной, наверняка бы осудили за необдуманный поступок. Наверняка бы сказали: