После него осталась дочь и домик на берегу иртышской старицы, к которому каждую весну вплотную подступают воды реки, надолго отрезая рыбацкий поселок от внешнего мира. И у каждого дома покачиваются на волне лодки с укрытыми брезентом моторами. Словно стая серых гусей, собравшихся к дальнему перелету. Только не все из них долетят до родного гнездовья, кто-то отстанет по дороге, а кого-то собьет выстрел незамеченного вожаком охотника. И у них у каждого не иначе как своя планида. Все, как и у нас, у людей…
СЛАВА БАЛАМУТОВ
Слава Беловолов облик имел невзрачный, но располагал к себе буквально любого. Чем-то настолько гипнотическим, подкупающим, непередаваемым обаянием, что, пожимая ему руку, невозможно было удержаться от улыбки, обменявшись с ним буквально парой фраз. И хотя настоящую фамилию он носил Беловолов, но все единодушно перекрестили его в Баламутова за многочисленные его приключения и умение выходить из любой ситуации сухим, как гусь из воды. Вот и я, живя в Волгограде, стал невольным соучастником, а чаще просто свидетелем его больших и малых приключений. Но память о нем осталась добрая. Теплая, можно сказать. И жаль, что все его таланты рассыпались, как праздничный фейерверк на фоне темного застойного времени, не принеся ему самому ни пользы, ни удовлетворения…
При первом нашем знакомстве он тут же поведал, что мать родила его от пленного итальянца в самом конце войны, где-то на окраине лежащего в руинах Сталинграда. Уже в юные годы он понял, помощи ждать не от кого: его итальянский папаша исчез без следа и больше он о нем никогда не слышал, мать работала на какой-то фабрике, жили они долгое время в полуземлянке на скудную материнскую зарплату. И потому еще мальчишкой Слава промышлял, чем мог, лишь бы заработать. Получить хоть какое-то образование у него просто не было времени, да и неусидчивый характер не позволял ему сколько-нибудь долго задержаться на одном месте. Потому волосики на его ранней лысине были вечно взъерошены, а сама голова, напоминавшая издалека перезревшую тыкву, переполнена новыми идеями, все как одна авантюрного пошиба, которые он тут же брался воплощать в жизнь. У него всегда была масса помощников, которые быстро оставляли его, разобравшись, что из очередной затеи ничего путного не выйдет.
Скажу сразу, других столь же талантливых и разносторонних натур мне встречать просто не приходилось. Он мог легко написать стихотворение, поэму, да хоть гимн, если бы это потребовалось. Но этого мало. Бог снабдил его склонностью к рисованию, и он просто так за каких-то полчаса у меня на глазах написал гуашью портрет своей супруги и всего лишь ради того, чтоб она от щедрот своих выделила ему очередную трешку на выпивку. Бороться с ним в этом плане было бесполезно. Он легко объяснял, зачем ему требуется выпивка, потому как… и тут следовали такие фантазии, что рано или поздно Надюшка его сдавалась и выносила ту самую треху, ради которой он битый час пел ей дифирамбы, сонеты и прочие рулады на любом подвернувшемся под руку инструменте.
Если говорить о музыке, то тут ему тоже равных не было: он легко играл хоть на фортепьяно, хоть на саксофоне и даже на скрипке. Когда и где он всему этому научился, узнать было невозможно. Отмахивался, мол, гастролировал с некой мадам Немировой, у которой была небольшая труппа, и постоянно требовалось подменять то одного круто и всерьез запившего музыканта, то другого. Там он, мол, всему и научился.
Он знал всех местных писателей, поэтов, певцов и актеров, мог устроиться на вполне приличную должность, но надолго его не хватало, и он едва ли не по два раза в год менял свое место работы. Оставшись без постоянного жалованья, он строил какие-то свои планы, о чем тут же оповещал всех друзей и знакомых, но планы не сбывались, выручала зарплата жены, а он продолжал оставаться вольным и ничем не обремененным человеком, который всегда был желанным гостем в любой компаний. Спасал его обычно старый фотоаппарат «ФЭД», с которым он выходил на волжскую набережную и там без труда находил желающих запечатлеть себя на фоне знаменитой русской реки. Высылал ли он снимки своим клиентам, с большой уверенностью сказать не могу, но время от времени наведывался ко мне в фотолабораторию, где чего-то проявлял, печатал, сушил и опять исчезал на неопределенный срок.