Щит и меч

- Хотелось бы. Ну так хотелось бы! Ну, очень! - И тут же перевел разговор: - Люся Егорова, помнишь ее? Ну, та, с обожженным лицом, а ведь красавица, когда другой половиной лица повернется, - она теперь мамаша, и такая страстная! Пришел в гости - в коридоре держит: "Согрейтесь с холоду, а то малютку простудите". Заглянул в коляску - конверт в бантах, а в нем экземпляр, лежит и соской хлюпает. Ну, я ей за держание в коридоре отомстил. Вынул у ребенка соску, выбросил, сказал: "Современная медицина против - негигиенично". Туз и сейчас туз - в райисполкоме командует. Спросил: - Может, хватит, антракт? - Предложил строго: - Давай так, поначалу на информацию десять минут, в остальные дни - прибавка каждый раз по стольку же. Чтобы порядок был. Режим. Мы же не гденибудь, а в госпитале. И я сам тоже на положении рядового хворающего. Услышат вдруг разговорчики, наложат взыскание - внеочередную инъекцию витамина. А куда колют? В самую беззащитную территорию. - Произнес шутливо: - Интересно, генералам и маршалам тоже так или куда-нибудь в более благородное место?

Так, добровольно пойдя на заключение в госпитальной палате, Барышев терпеливо и настойчиво выхаживал Сашу Белова, объяснив высокому начальству, вызывавшему его в Москву, важность своего пребывания здесь, рядом с выздоравливающим Беловым.

Когда в госпиталь приехал Генрих Шварцкопф и, бросившись к Белому, крепко обнял его и стал шепотом, изредка оглядываясь на Барышева, рассказывать о тех днях, когда он остался один и продолжал работать, Барышев счел неудобным присутствовать при разговоре советского разведчика со своим соратником и вышел в коридор.

Сидя там на скамье рядом с "титаном", он курил и беседовал с выздоравливающим офицером о жизни, какая сейчас в стране и какая должна быть потом. А когда он, постучав предварительно в дверь, вернулся в палату, Генрих сказал смущенно:

- Извините, я не знал, что вы полковник Барышев.

- Это моя оплошность, - ответил Барышев. - Не представился.

Прежде всего Генрих захотел рассказать Барышеву о том, что важного он сумел установить в последние дни существования фашистской Германии.

Барышев его вежливо выслушал, поблагодарил. Потом сказал задумчиво:

- В сущности, это все, как говорится, минувшее. А вам, товарищ Генрих, предстоит сейчас думать о том, какой станет Германия. Покончили с фашизмом мы, а строить новую Германию будете вы... - Провел ладонью по серым от седины волосам, добавил: - Вам, как товарищу Иоганна Вайса по работе, скажу: секретная служба гитлеровцев со всеми архивами и штатами, коей удалось уйти на Запад от нашей, выражаясь по-старинному, карающей десницы, перешла в наследство к тем, кто мечтает стать преемниками Гитлера. Так вот, надо, чтобы эти сладкие их мечты не превратились в горькую для вас действительность.

А если говорить о делах, то позволю себе не согласиться с вашим решением - оно стало мне известно - не брать на работу инженера Фридриха Дитмара только потому, что он инвалид.

- Нет, - возразил Генрих, - не потому. Я получил письма, в которых этот Дитмар охарактеризован как отъявленный нацист...

- Мне сообщили и это, - прервал его Барышев. - Хочу напомнить о бдительности. Тайные нацисты стремятся скомпрометировать тех немецких специалистов, которые, не скрывая своих прошлых заблуждений, хотят сотрудничать с вами.

- Фридрих Дитмар! Да ведь я же знаю его! - воскликнул Белов.

- Дело не в том, что именно ты его знаешь, - сказал Барышев. - Дело в том, что враг в разные исторические времена использует различные коварные приемы борьбы, но цель у него всегда одна: если не физически, то морально убить человека. Вот, - улыбнулся он, - значит, моя к вам просьба, товарищ Генрих: оставайтесь разведчиком, только теперь - человеческих душ.

Генрих обернулся к Белову:

- Иоганн, я решил вступить в Коммунистическую партию Как ты думаешь, примут?

- Извините, я опять вмешаюсь. - Голос Барышева звучал очень серьезно. - Учтите только вот что: когда об этом станет известно, в партию поступит много писем о вас как о бывшем эсэсовце. Так вы не обижайтесь, эти письма будут писать только честные люди.

- Да, - сказал Генрих, - я понимаю. - Прощаясь, он спросил: - Но ты будешь меня навещать, Иоганн?

- А ты меня?

- В Москве - обязательно. Скажи твой адрес.

Записав, Генрих хотел закрыть блокнот.

- Подожди, а кому?

- Да, я и забыл, что у тебя есть другое имя. - И Генрих задумчиво повторил несколько раз: - Александр Белов, Александр Белов. Знаешь, мне трудно привыкнуть. Мне странно, что тебя зовут не Иоганном.

- Ладно, пиши письма на имя Белова, а для тебя я попрежнему остаюсь Иоганном Вайсом.

Когда Генрих ушел, Барышев сказал:

- Вот ведь что главное у нас - человека спасти. В этом великая цель и великая радость. - Лег на спину, спросил: - Поспим?

- Что-то не хочется, - улыбнулся Белов.

- Непорядок, - осудил Барышев. Приказал строго: - А ну, мобилизуй волевой импульс! - Скомандовал: - Спать! Инициатива моя, исполнение - мы оба. - И погасил настольную лампу.