Щит и меч. Книга вторая

— Кроме того, — продолжал своим тусклым голосом Лансдорф, — служба гестапо доставляет в «АдольфГитлершулен» людей, подлежащих изъятию. И курсанты не на условных, а на подлинных объектах практикуются в допросах с применением различных средств воздействия. А некоторых из этих доставленных выпускают в парк, на прогулку, и тот или иной курсант самостоятельно разделывается с ним — молниеносно и бесшумно, с таким расчетом, чтобы труп потом внушал ужас. И, знаете ли, эти совсем молодые люди — от шестнадцати лет — весьма преуспевают. Кстати, фрейлейн Ангелика Бюхер, ваша знакомая, зачислена по ее просьбе в такую школу. И хотя Ангелика — между нами, конечно, — истеричка, она уже стоит во главе женской пятерки. Им разрешили практику на военнопленных, работающих у окрестных фермеров. И, представьте, они орудуют так энергично, что фермеры скоро окажутся без рабочих рук. Я надеюсь, что столь же успешно они будут действовать, когда Германия подвергнется оккупации, — ведь теперешние их акции в отношении военнопленных впоследствии обяжут их поступать так же с немцами, которые захотят сотрудничать с оккупационными властями. — Закрыл глаза, произнес сонно: — Фюрер, мне передали, весьма благожелательно отозвался о наших слушателях. Он сказал: «В моих „Орденсбургах“ вырастет молодежь, от которой мир в страхе отпрянет; неистово-активная, властная, бесстрашная, жестокая молодежь — вот что мне нужно!»

Лансдорф помолчал, приоткрыл глаза и, строго глядя на Вайса, заметил:

— Естественно, что слушателей высших школ мы отбираем только из состава СС и гестапо. Это должны быть непревзойденные мастера. И когда Советская Армия превратится из действующей лишь в оккупационную и ее офицеры и солдаты начнут относиться к немецкому населению с тем простосердечием и добродушием, которые свойственны большевикам, убежденным, что классовые симпатии сильнее национальных антипатий, — вот тогда вся эта наша распыленная армия мести и начнет орудовать, внушая советским войскам ненависть к немцам. Естественно, советское командование примет соответствующие меры. Но никто из наших людей не пострадает: специальная агентура будет передавать советским оккупационным властям массовые списки немцев, якобы участвовавших в преступлениях. И на террор красных мы с еще большей силой ответим своим, черным террором.

Вайс придал лицу кислое, унылое выражение, спросил:

— Собственно, вы так увлекательно обо всем рассказываете, что я подумал — уж не хотите ли вы снова сделать меня вашим сотрудником?

— Да, — сказал Лансдорф. — Именно. Ценя ваш опыт работы в абвере.

— Но я не собираюсь менять своей должности. Кроме того, мне кажется, — на всякий случай решил похвастаться Иоганн, — я пользуюсь расположением Шелленберга и…

— Я обо всем этом знаю, — перебил Лансдорф. — Но у меня есть возможность убедить Шелленберга, что ваша служба у нас более целесообразна.

— Хорошо. Я подумаю.

— Как долго?

— Это будет зависеть от вас, — развязно сказал Иоганн.

Лансдорф вопросительно вскинул брови.

— Поскольку я не лишен права выбора, я хотел бы несколько обстоятельнее узнать, что вы мне предлагаете. Если это возможно, конечно.

— Я дам приказание майору Дитриху, и он, естественно в соответствующих пределах, ознакомит вас с тем участком работы, который мы вам предлагаем.

— Дитрих здесь?! — воскликнул Иоганн. — И уже майор?! Рад был бы поздравить его.

— Вы сможете это сделать сейчас же. — Лансдорф нажал кнопку, приказал дежурному офицеру: — Попросите майора Дитриха.

Иоганн был даже не рад, а просто счастлив, что Дитрих оказался здесь. Он знал, как ему следует вести себя с Дитрихом и чем тот ему обязан.

И когда Дитрих вошел, Иоганн просиял улыбкой, но взгляд его сохранил жесткую, непреклонную требовательность.

Проведя Вайса в свой кабинет, Дитрих уселся рядом с ним на диван и сказал участливо, но с известной долей разочарования:

— До нас дошли слухи, что вас повесили.

— Не меня, а мне, — поправил Вайс и показал глазами на железный крест, украшавший его китель.

— Поздравляю, — скучным голосом процедил Дитрих.

— У вас уже есть опыт, — дружески сказал Вайс, — и вы знаете, что я умею хранить тайну ваших преступлений как самую величайшую драгоценность.

— Не понимаю вашего шутливого тона! — возмутился Дитрих.

— Напрасно, — пожурил Вайс. — Просто я даю вам понять, что в моих глазах все это не имеет особого значения, да и, пожалуй, на общем фоне не выглядит уж столь вопиюще. Не правда ли? Сейчас люди куда покрупнее, чем вы и я, готовы черт знает на что, лишь бы только спасти свою шкуру. Но мы-то с вами, какими бы мы там ни были, готовы жизнь отдать за фюрера, не правда ли? И в волчьих шкурах «верфольфа» мы будем продолжать борьбу, когда наши начальники благополучно эвакуируются в Испанию, Аргентину, Швейцарию, Мексику; не исключено, что им предоставят убежища и в США, не так ли? А в это время мы с вами будет сражаться, как одинокие волки.