Щукинск и города

— Да? Ну слава богу… значит, у меня богатое воображение… Слушай, а Лахман ведь пидор? Он лез ко мне целоваться.

— Так по пьяни чего не бывает, просто от избытка чувств…

— Нет, ну я же помню, как он проповедовал, что, если хочешь заниматься современным искусством, надо стать пидором, хочешь не хочешь, а надо… иначе не пробьешься. И окружал себя молоденькими мальчиками, ходил с ними по городу… они называли его «учитель» и целовали руку, забыл, что ли?

— Да помню… просто мне кажется, это были понты, он и к групповухе всех склонял, да ну, кому он нужен такой толстожопый? Хотя с женой они развелись… Честно говоря, мы с Яшкой почти не общаемся, так что не знаю. Он же типа крут.

— Да? А я так и не купил у него ни одной работы, они меня бесили… знаешь, на каком-то животном уровне. Такие коричневые кучи говна с эрегированными членами, а стоили запредельно… хотя многие уверяли, что Лахман далеко пойдет, выходит, были правы?

— Как сказать… тут вопрос имиджа. У Яши галерея в Киеве, ну, в смысле, он там выставляется, у Яши встречи с арт-критиками, все такое… статьи пишет в какие-то журналы по искусству, вчера вот рассказывал, что продался на шведском биеннале, ты не помнишь? Ну понятно. Не знаю, насколько всё это соответствует действительности, во всяком случае, на квартиру он ещё не скопил и живет с родителями, зато всячески подчеркивает, что делает настоящее искусство, а мы все — говеный салон, погрязли в местечковости, так сказать… в Одессе, конечно, мало что происходит в смысле искусства, особенно современного, ты и сам это уже понял…

— А что он сейчас делает, какие работы?

— Да такие же, в своем стиле… Будешь ещё пиво?

— Давай. Ну он правда крут, ведь не надоело… нет, я думаю, он точно голубой, я их теперь чувствую. И мне кажется, что это были не понты, он же на полном серьезе собирался в Италию, чтобы отдаться модному искусствоведу, даже фамилию помню, какой-то там Олива. Чтобы тот занялся его раскруткой… это на Лахмана так подействовала поездка в Париж, у него там живет дядя, балерун или балетмейстер, но главное, как выяснилось, тоже педик. Причем у него есть жена, которая всё понимает… и этот дядя объяснил Яше, что мир искусства теперь весь голубой и прославиться можно только через жопу, ничего с этим не поделаешь, если хочешь карьеру, надо соответствовать… расслабиться, короче, и получить удовольствие. А Глинский ещё прикололся, говорит: Яша, а почему ты так уверен, что понравишься этому крутому искусствоведу? Ну, допустим, он таки голубой, и он номер один в Европе по постмодерну, но у тебя вид явно не европейский, борода клочковатая, зубы не очень, где маникюр? И таз шире плеч. И потом, крутые мэтры любят молоденьких, а тебе уже тридцатник и лысина намечается, сходи, что ли, к парикмахеру… Ты не представляешь, как Лахман напрягся, вот, казалось бы, зачем было вообще поднимать эту тему? Тем более в моем присутствии? Может, думал, что я куплю у него кучу картин, раз он собственной задницы не жалеет ради искусства?

— Ну да, брал на понт.

— Тогда почему он так дико напрягся? Он же весь покраснел и раздулся, никогда не видел его таким. Стал шипеть, как змея… что пытался объяснить тенденции мирового искусства провинциальному мудаку, что так тупо шутить может любое ничтожество, например, художник Илюхин, а он-то думал, что разговаривает с продвинутым интеллектуалом-постмодернистом, а не с идиотом… и время рассудит, кто окажется в обойме, а кто на свалке истории.

— Да, вполне в Яшкином духе… а я помню, как он ходил по мастерским и агитировал всех заниматься групповым сексом, для творческого раскрепощения. А ты уже вроде уехал… ты когда уехал?

— В девяносто первом. Как раз накануне путча успел.

— А я даже не помню, или в тот год, или на следующий… короче, Яша решил взорвать одесское болото, ударить, так сказать, группняком по мещанству, а идею позаимствовал у киевлян, эти двое его корешей тоже ветераны-групповушники и, видать, никак не могут остановиться. У них же в Киеве была коммуна, заселялись всей тусовкой в какой-нибудь дом под снос и жили, пока их не выгонят, потом находили другой…