Щвейцар

Однако самой большой загадкой его болезни оказалось, что как только пациента поместили в лечебницу, эта самая болезнь больше не давала о себе знать. Швейцар не воображал себя попугаем или обезьяной и не пытался разговаривать так, будто у него прорезывается голос то одного, то другого животного. В конце концов, психиатры решили, что, возможно, имеет смысл доставить в больницу всех животных, которых швейцар «магнетизировал», и понаблюдать, как сумасшедший будет реагировать на них, а они в свою очередь на него. Однако когда о своем замысле они сообщили сеньору Уаррему, он категорически высказался против. Дело в том, что как только сеньор Уаррем прослушал записи, просмотрел видеопленки, а потом еще и стал свидетелем сцены в саду с участием Хуана и животных, он решил держать Клеопатру

как можно дальше от Хуана. К тому же, — следует упомянуть об этом именно сейчас, поскольку выяснить подобный факт нам стоило недешево: тысячу долларов секретарю мистера Уаррема, — у Стефена Уаррема имелись сомнения насчет так называемого, цитируем: «чревовещательства швейцара вследствие потери рассудка». По его словам, «в записанных звуках, издаваемых животными, хотя и человеческих, заключалось что-то нечеловеческое», что вообще вызывало подозрения. Сеньор Уаррем, правда, не знал, швейцар ли разговаривал, как животные, или же сами животные, но был уверен в том, что здесь кроется тайна, как-то связанная с безумием Хуана. Сеньор Уаррем потратил уйму денег на то, чтобы разузнать о болезни, называемой «магнетическим чревовещательством», и пришел к выводу, что за всю историю медицины не описано ни одного случая, чтобы кто-то болел чем-то хотя бы отдаленно похожим. Подразумевалось, что болезнь настолько «новая» (как его заверили в больнице), что швейцар оказался первым заболевшим. Не будет, таким образом, ошибкой утверждать, что умозрения докторов потеряли в глазах сеньора Уаррема всякий интерес.

Вместе с тем психиатры решили продолжить то, что они назвали «животным экспериментом над клиническим субъектом» и, хотя у них не представлялось возможности привезти зверей в клинику, они воспользовались записями звуков, издаваемых самыми различными животными. Терапевтический сеанс заключался в том, что швейцара усаживали на стул посреди белого зала, в котором начисто отсутствовали какие-либо предметы, если не считать проводов и других устройств, подключенных к голове пациента и к монитору. Затем в герметически закрытой комнате начинала звучать всевозможная зоологическая тарабарщина. Трели, свист, лай, мяуканье, фырканье, блеянье, жужжание — животные звуки заполняли все пространство, превращая его в настоящие джунгли. Сеансы проходили интенсивно, и на экране возникали тысячи линий, которые тщательно изучались психиатрами.