Шебеко

Аркадий, низкорослый и худенький малец, остановился, смерил друга ревнивым взглядом, сказав:

— Если еще кто-либо в доме есть… Ежели не будет никого, значит, путь наш еще только и начинается.

— Уже идут…

И действительно, через минуту из калитки вышел крупный мужчина лет под сорок пять. Он был в отличном костюме и, несмотря на жару, — в галстуке.

Мужчина непринужденно улыбнулся, племянника даже потрепал по плечу, а после всех пригласил в дом.

В дядиной квартире блаженствовала идеальная чистота, а на стенах висели добротные ковры.

— Кстати, меня зовут Владимир Иванович. А вас как? — голос Владимира Ивановича звучит мягко, а нежные большие и карие глаза внимательно смотрят на парней.

«Такие юные птенцы! Им бы еще соску сосать. А они уже в Свердловске, в тысяче километрах от дома… Неужели и я таким был, когда, взяв полотняную котомку, двинулся в город, как считал, в поисках счастья? Даже нисколечко не верится…»

Ребята поочередно представились.

— Я что-то твоего отца помню слабо, — проворковал Владимир Иванович, тепло поглядывая на Колю. — А где находится ваш дом?

Хлопец пояснил:

— Прямо в центре села, на перекрестке двух дорог… Помните, где наш магазин? Вот рядом с ним и наша изба…

И Владимир Иванович принялся представлять себе родное село. Много воды утекло с тех пор, как он покинул его. Но в памяти по-прежнему живо струится чувашская речь, и вся деревенская родня четко встает перед глазами. Будто живые, здесь, рядом с ним. И в голове вновь просыпаются непокорные мысли: «Костьми лягу, но язык свой не забуду…»

— Снимите ботиночки и проходите к столу. А я займусь яичницей, идет?

Владимир Иванович зашаркал в кухню, но мысли, возбужденные приездом деревенских хлопцев, вновь ошалело перекидываются в родимые места. Снова в памяти встают и родной брат, прервавший свою жизнь от рук душегуба, и старая, предобрая мать, одиноко куковавшая в забытой богом глуши. И в горячее сердце вонзается жестокая обида за брата. «На кой черт нужна была ему эта баба? Бросил жену, детей и подался за потрепанной юбкой… Скоро дети один за другим, словно птенцы, пойдут в рост. Они вырастут, и каждый из них пойдет по собственной дороге. Но только не будет тебя, дорогой мой брат…» На миг глаза охватывает расплывчатая пелена, а в беспокойной голове, подобно кузнечикам, бегут и бегут мысли: «Придется его детей взять на себя… Сколько буду жить, столько и буду ласкать каждого из них».

Владимир Иванович сковырнул шипящую, извергающую пар яичницу, и все это аккуратно, как повар высшего разряда, переложил на тарелки. Крупное его тело подходит к столу, за которым в напряженном ожидании примостились парнишки.

— Не стесняйтесь… Здесь нет официальной церемонии. А мне, к сожалению, — открываются его губы, — скоро на занятия… Но время еще есть, — он тут же успокаивает присутствующих, — можно посидеть немного…

Ребята навалились на завтрак, а глаза хозяина неотрывно следят за каждым. И кажется ему, что это он впервые сорвался из деревни и стеснительно вошел к тете, тогда еще молоденькой и игривой женщине с пухлыми, как пампушки, руками. Ну конечно, это он, как и Аркадий, кругленькими щеками наяривает пищу, и это его малоприметные ямочки возле щек прыгают от удовольствия. «Как летит время! Кажись, только что был молодым, а нынче, глянь, свои сыновья постарше этих гостей».

Коля перехватывает сей добрый и в то же время грустный взгляд, ест и одновременно присматривается к окружающей его обстановке. «Великолепная квартира! — заключают его карие очи, и в душе просыпается ревность. — Во как люди живут. Если сравнивать с деревенскими, выходит, уровень жизни здесь выше на порядок. А возможно, и на два».

— В свое время точно таким же был и я… — туманно бросает Владимир Иванович, а в голосе его улавливается еле заметная дрожь. — Стеснительный был, но большой охотник до знаний… Думал, поступлю для начала в какое-либо серенькое заведение. Покрутился я возле разных вузов и вижу: все поступающие материал знают не больше меня. И здесь на меня наскочило высокомерие. Думаю, чего это я не штурмую фирменные институты? Ведь знаю почти все! Взял документы и подался в политехнический, на механический факультет. И самое поразительное, прошел без сучка и задоринки. Как будто меня там только и ждали…

Владимир Иванович метнулся в кухню и принес горячий, еще дымящий чай. Его острые глаза поразились Коле. «А в этом хлопчике что-то есть… Нос приплюснутый, красный, но смотрит хищно, словно почувствовал добычу. Видать, будет не из последних». Он знал, что неспокойно этой осенью идет набор в институты. Везде уйма людей, везде двойной конкурс — вот так, одним махом хлестко ударила по юному поколению российская реформа в области образования. Выдержат ли хлопцы стремительный удар судьбы? И сердце тронул холодок: «Надо бы им помочь. Но как? За них же на экзамены не пойдешь…»