Шедевр

Я в шоке и недоумении открыла рот, но прежде чем что-то сказать, задумалась. Смерть, которая принимает в свои объятия людей, проживших должно быть в целом счастливую жизнь, успевших повидать многое и, может, еще больше оставить после себя, она вызывает… огорчение. Это где-то посередине между горем и восхищением. И она действительно вызывает уважение. Раз мы можем уважать достойную жизнь человека, почему нельзя уважать его достойную смерть?

Я взяла руку Норина в свою и тихо спросила:

– Ты снова потерялся? Где ты сейчас?

– Перекрашиваю стены. Я другой.

Он мне сказал, что когда умирает человек – любой человек, – то из мира уходит не его тело, не его имя, и даже не сам человек, а целый мир. Это как крушение целой Вселенной, наполненной мечтами, планами, стремлениями, провалами и достижениями, невообразимым диапазоном эмоций и чувств. Всякий человек несет в себе, в своей крови, историю многих поколений и после своей смерти сам становится частью истории, и это не просто смерть физического тела, это прекращение богатейшего мира, который никто из живущих не может описать словами, какие бы обороты и выражения ни подобрал. И ему было жаль, что он узнал смерть миссис Фердж, не узнав ее жизни.

Меньше всего мне хотелось сейчас покидать его ради какого-то обеда в кругу людей, которых я почти не знаю. И, собственно говоря, это он настоял, чтобы я не отказывалась от своих обязательств. Я все еще пребывала в состоянии отчужденности после новости о миссис Фердж, у меня не было даже возможности пропустить ее через себя и понять, что именно я чувствую. Потому, не представляя, как при таких смешанных чувствах возможно находиться в обществе людей, далеких от моего состояния, как Британия от зеленых островов Новой Зеландии, я сперва приняла решение никуда не идти. О последствиях моего решения как-то мыслей особых не было. Но именно в эту минуту Норин будто собрался мыслями, восстановив самоконтроль, и первый напомнил мне о планах моей семьи.

– Не пойду, даже можешь не говорить ничего, – упорно возразила я, энергично помотав для большего эффекта головой.

– Не стоит разрушать связь с миром из-за того, что ты отреагировала на одно из его проявлений.

– Какую связь, Норин? У меня сейчас ничего общего с этим миром нет.

– Ты сейчас опечалена, но ведь не из-за того, что что-то случилось непосредственно с тобой, и не из-за тех людей, к которым идешь с семьей. Так почему ты наказываешь реальный мир за то, в чем он не имеет вины? – он выдержал паузу и сжал мою руку крепче. – Почему ты сейчас выбираешь между живыми и мертвыми последних? Не становится ли нам печальнее как раз от того, что при жизни некоторых людей мы не всегда успеваем показать им, как много они для нас значили? Этот обед важен для твоих родителей, неужели они менее важны для тебя умершей женщины?

Его высказывание было как ледяная вода в жаркий день. Грубо, брутально, но правдиво. Не правильнее ли провести время с живыми людьми, чем запереться в себе, размышляя о смерти малознакомого тебе человека, мысли о котором ничего не изменят? Я посмотрела на его растерянное, но в то же время сознательное лицо и подумала, как так получается, что все мои поступки и желания имеют какое-то разрушительное действие, а Норин своими на первый взгляд непонятными действиями созидает, дополняет и сохраняет? Не в той же ли точке соприкосновения находимся мы с ним? Так почему у него выходит видеть красоту и правильность там, где я вижу только разочарование и несправедливость? Все еще не готовая к предстоящей встрече мило улыбающихся людей, я выбрала довериться Норину и согласилась пойти на семейный обед. Он проводил меня до такси и, будто не желая отпускать меня и вместе с тем подталкивая меня уйти, неожиданно коснулся моего лба своим и на какое-то мгновение с силой закрыл глаза. Это было впервые, когда он сделал что-то, отдаленно напоминающее прощание.

А я только прошептала:

– Завтра в библиотеке на Доминионе в три.