Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Очень уж на божественное все лют. День и ночь все молится, так и бьет поклоны, так и бьет. Я это его урезонивать начну бывало, что это ты, дескать, Андреюшка, в монахи что ли записался? Али грехов уже столько наделал, что отмолить их не можешь? А он это так странно поглядит на меня и тихо, покорно отвечает: «Облеплены мы, батюшка, грехами мира, яко смоква червями». Жену его к нему подсылал все. Красавица-девушка! Авось, думаю, разгорится, образумится, в норму войдет. Та, бедняжка, и так к нему, и эдак. Плачет! Известно дело, что ей за сладкое житье быть, значит, замужней девицей? «Что я тебе сделала дурного, желанный мой, что ты на меня не глядишь, гнушаешься мною?» А он ласково погладит ее по головке и скажет: «Не гнушаюсь я тебя, голубка, а люблю тебя, как сестру мне богоданную, так и будем жить, потому все иное душу грехом оскверняет».

— Религиозный фанатизм, — тихо пробормотал Путилин. — Скажите, откуда вы едете?

— В Москве был, ваше превосходительство. Нарочно его, Андреюшку, с собой взял. Думаю, развлечется... К Иверской, к Трифону возил его.

Путилин живо спросил:

— Вы осматривали себя? Он ничего вам не оставлял перед исчезновением? Вы спали, наверно?

Старик миллионер полез в карманы и из одного вынул записку.

Его даже дрожь пробрала.

— Ага! Дайте-ка мне ее...

Путилин прочел вслух:

«Прощайте, батюшка, на сем свете мы с вами не увидимся. Сын ваш Андрей».

Пров Степанович покачнулся.

— Это... это означать должно, что он жизни лишить себя порешил? — произнес он заплетающимся языком. И глухо, нудно зарыдал. Тяжелая была картина! Путилин ласково положил руку на плечо старику.

— Успокойтесь, голубчик, погодите отчаиваться. Эта записка еще не говорит, что он решился на самоубийство.

Путилин посмотрел на часы.

— Вы не можете сказать, когда приблизительно, в котором часу вы заметили исчезновение вашего сына?

— Часа два тому назад, — вмешался полицеймейстер.

— Да, да...

— Вы спали? Сколько времени вы спали?

— Я не мог долго спать... засыпая, я видел его. Если и прикурнул, так не больше, как на часок... Короткий сон у меня в дороге.

— Стало быть, это могло случиться часа три тому назад...

Путилин пошел из каюты.

— Я вернусь сейчас. Мне надо повидать капитана.

И Путилин, действительно, скоро вернулся.

— Что же мне с вами делать, Пров Степанович? — обратился он к убитому горем отцу.

— Помогите! Полковник наш, — миллионер указал на рыбинского полицеймейстера, — на вас, как на последнюю надежду указал.

— И жалко мне вас, Пров Степанович, да и себя-то я чувствую неважно. Дело очень запутанное, странное.

— Ваше превосходительство, помогите старику! — тихо, взволнованно произнес полковник. — Хороший он человек. Столько добра оказывает бедным, столько благотворительных учреждений основал в Рыбинске.

— А вы не справитесь? — спросил полицеймейстера мой друг.

Тот откровенно махнул рукой.

— Как перед Истинным говорю: ровно ничего не понимаю.

Путилин задумался.

— Ну, что делать! Судьба, значит. Хорошо. Попытаюсь.

И обратился к старику, поволжскому купцу:

— Карточки у вас нет с собой вашего исчезнувшего сына?

— Нет, ваше превосходительство.

— Ну, так опишите подробно приметы.

Старик начал описывать их.

— Доктор, — обратился ко мне мой великий друг, — скоро будет остановка. Пароход пристанет к пристани у какого-то крупного села. Скорее собирай наши чемоданы, мы высадимся здесь.

Я бросился в нашу каюту.

«Черт возьми, вот так «прогулка» по Волге»! — ругал я сам себя.

Пров Степанович, поволжский купец-миллионер, со слезами на глазах благодарил Путилина.

— Во век не забуду, ваше превосходительство! В ножки поклонюсь... Господи, чем только отблагодарить вас смогу?

— Ладно, ладно. Если что узнаю, буду сообщать полков­нику. Вы к нему наведывайтесь. Ну, пароход причаливает. Это Кречетово?

— Да, ваше превосходительство.

— Доктор, готов?

Я стоял с двумя чемоданами. Полицеймейстер облегчил меня одним.

— Ну, до свидания, господа.

Протяжный унылый звук пароходной сирены прокатился по широкому водному пространству великой реки.

Миллионер-волжанин припал на грудь моего славного друга.

— Спасите... вызвольте... найдите... Простите, старика: спростой, а только совестливый я человек... Стыдно мне та­кого большого человека, как вы, беспокоить, да горе-то мое уж больно велико. Господи, сына потерять! Легко ли?

Путилин по-русски трижды облобызался с купцом.

— Все, что в силах... все, что смогу...

Капитан почтительно повел Путилина к трапу.

Из каюты опять донеслись рыдания старика.

НА ПЕРЕПУТЬИ

Недолго стоял пароход. Скоро, посылая нам прощальные клубы дыма, он отчалил, поплыл вверх по Волге. В душе я посылал проклятья и этому полицеймейстеру, и этому поволжскому миллионеру, проспавшему сво­его полоумного сына.

Пристань была убогая, пустынная какая-то.

На порядочном расстоянии от нее, на отлогой горе, широко раскинулось большое богатое село.

Путилин посмотрел на часы.

— Теперь — четверть двенадцатого. Пароход, как мне сказал капитан, должен быть здесь в два часа дня. Значит, в нашем распоряжении — порядочное количество времени.