Шёл разведчик по войне

 - Твоя, — мама приложила к его груди маленькую распашонку. — Давай примерим?

 - Ну вот ещё… Чего придумала, — недовольно проворчал Миша. — На один палец только налезет.

 - Какой же ты тогда крошечный был. И хорошенький.

 Усадила Мишу рядом с собой на пол и рассказала, что они, особенно папа, очень хотели мальчика, сына. Папа даже имя заранее приготовил. И когда мама была в интересном положении, папа часто прижимался щекой к её животу и тихонечко окликал.

 - Миша–а, Мишенька–а, ты меня слышишь?

 - А если там девочка? — Сомневалась мама.

 - Тогда в следующий раз будет Миша, — не огорчался папа и такому разрешению от бремени. И сейчас оптимизма не терял, опять принимался звать. — Миша–а, Мишутка–а…

 Поначалу мама смотрела на папины затеи только как на желание подольше быть возле неё и ласковее к ней относиться. А потом, с положенного срока, вдруг стала чувствовать как в ответ на папины призывания ребёночек толкает изнутри, может быть ручкой, или ножкой.

 - Слушай! Ты только посмотри — слышит и отвечает!

 Восхищалась мама, восхищался папа, восхищались они вместе и с сияющими глазами прижимались друг к другу, обнимались, сливались в одно целое — едина плоть бысть.

 Удивительно было Мише слышать об этом, потому что в жизни папа с ним особенно нежным и ласковым не был. Он заботился о сыне, непременно откладывал свои дела и помогал Мише, если Миша его об этом просил или сам видел, что сыну нужна помощь. Находил время погулять, рассказывал поучительные истории, и были те истории не нотации, но наставления к жизни.

 - Запомни это, мало ли окажешься сам или кто–то из твоих друзей в таком положении, будешь знать как поступить.

 На похвалу не был жаден, подбадривал и поддерживал все благие Мишины намерения. И никогда не отмахивался от вопросов. Если не знал ответа, обещал узнать, либо советовал где об этом прочитать или у кого из знакомых спросить, кто лучше знает.

 Но с той поры как Миша подрос, на руки его, практически, не брал, разве что по необходимости поднять или перенести, не сюсюкал и ласковые слова говорил редко. Любил не меньше, но в любви его забота о будущем сына, об умении его обустроиться в жизни, с годами всё больше выходила на первый план и всё дальше оттесняла нежность и вообще эмоции.

 Мише этого, видимо, не хватало и он сам домогался общения с папой. Взбирался на диван, когда папа сидел на нём, обхватывал за шею и пытался растормошить отца на борьбу. Но папа не поддавался. Нередко мама принимала Мишину сторону.

 - Ваня, поиграл бы с ребёнком…

 Отец отнекивался.

 - Не умею… Не знаю как…

 Но однажды уступил навязчивости сына и уговорам жены, и на второй минуте «борьбы» выронил Мишу из рук — и плач, и слёзы, и кожа содрана на плече.

 После этого мама уже не Мишину, но папину сторону держала.

 - Не мешай папе, пусть отдыхает. А то опять стукнешься и плакать будешь.

 Много раз просился к папе на работу, покататься на машине, на настоящей «скорой помощи» проехать, ветром пронестись по улицам с сиреной под восхищённые взгляды всех идущих и завистливые медленно едущих. Но папа кататься не брал, нельзя, говорил. А почему нельзя, не объяснял.

 Объяснила мама.

 - Больные всякие бывают. А папе и на дорожные аварии ездить приходится, там кровь, увечья. Опасается, не испугался бы ты.

 - Я не испугаюсь, я не буду бояться, — обещал Миша.

 Но папа оставался непреклонным. Взял Мишу только тогда, когда отозвали его из отпуска на неделю раньше срока, но не на «скорую», а на другую машину. Вот тогда Миша накатался с папой «под самое горлышко». Развозили и медикаменты, и медоборудование, и мебель, и бельё возили из больниц в прачечные и из прачечных в больницы.

 Каждое утро вставал вместе с папой рано–ранёхонько, завтракал через силу, есть в такую рань не хотелось, а не кормленного папа не брал: «не заправленную машину на линию не выпускать!» И выходили из дому на свежеполитый асфальт, в свежий прохладный воздух. Потом ехали в трамвае, сначала в полупустом, можно было и в середине сесть, и в любом конце вагона, и на площадку выйти. А на «гаражной» остановке, из вагона они уже не выходили, а вытискивались.

 Днём солнышко накаляло машину и в кабине вкусно пахло парами бензина и горячей обивкой сидений. Этот запах Миша помнил и ощущал даже сейчас, на морозном воздухе.

 Когда по городу ездили, папа попутно показывал достопримечательности Ленинграда и характеризовал их.

 - …Медный Всадник, поставлен на монолит, на гром–камень….Памятник Николаю Первому, посмотри, держится только на двух опорах, на двух задних ногах коня….Исаакиевский собор, построен на сваях из лиственницы….Александрийский столп, полностью вытесан из монолита, стоит безо всякого крепления, под собственным весом.

 Видимо для него важна была опора, основа сооружения. А может быть и всякого существования.

 Ремнём отец наказал его один раз в жизни, дважды несильно шлёпнул, и то по маминому настоянию. Когда Миша без спроса взял и разрезая на две половинки длинный карандаш нечаянно сломал папину бритву, которую ему баба Аксинья отдала. Раньше это была бритва деда Матвея.