Шёл разведчик по войне

 Дед Эйнор и баба Хеля получали от дочери поначалу частые и пространные письма из Ленинграда, потом пошли более редкие и короткие из Белоруссии, из–под Бреста. А последнее получили в начале июня 41–го из Сибири, из таёжной деревушки Сталино, в шестидесяти километрах от ближайшей к ней железнодорожной станции Ачинск и в пятнадцати километрах за рекой Чулым. Дочь писала, что ждут ребеночка. Федор и она хотели бы быть в это время вместе, но надо думать и о маленьком. Поэтому лето, пока овощи, ягоды и молоко, проживёт у его родни в Сталино, тем более, климат здесь хороший, лето тёплое и воздух сухой. А осенью, если позволят обстоятельства, переедёт к нему. А если обстоятельства не позволят им быть вместе, всё–таки муж военный, человек от своих желаний мало зависящий, то рожать она хотела бы или в Ленинграде, там медицинское обеспечение лучше, или у них, у своих родителей. Но решится она или нет на такое путешествие, сама не знает. До Чулыма на подводе, через Чулым на пароме, потом, за Чулымом, от Большого Улуя до железной дороги, до Ачинска, ещё сорок с лишним вёрст опять на подводе. А сибирские дороги, это не улицы в Ленинграде, тут на каждом метре не бугор, так колдобина, одно название — тракт. И от Ачинска только до Москвы поездом семь суток. А потом ещё от Москвы надо добраться. Это ж целое дело, так может растрясти, что и в дороге родишь. И, главное, Фёдора надо спросить, разрешит ли. Она ж теперь не одиночка какая, но мужняя жена. Как он решит, так она и поступит.

 С началом войны, куда ж уедешь, осталась в Сибири, родила дочь, назвали Светланой. Родственники хотели назвать по–своему, но она сказала, что хочет назвать в честь матери. Её желание уважили, слова против не услышала и согласились на том, что первую девочку назвала она, а следующему ребёночку, особенно если будет мальчик, имя даст Фёдор.

 Дед Эйнор, выходец с Карельского перешейка, считал себя не карелом, а ижорцем, или как он говорил, ингерманландцем, практически, всю жизнь прожил в Питере.

 Работал и каменщиком, и столяром, и плотником, и кузнечное дело немного знал, но большую часть трудовой жизни проработал в артели народных промыслов. Человек энергичный, с деловой жилкой и хорошим видением выгодного дела, он, уже при советской власти, попробовал было себя в торговле. Отработал с полгода на продовольственной базе и сказал: «лучше быть бедным, но свободным», и перешёл в артель подручным к столяру–краснодеревцу. Вскоре сам стал краснодеревцем, а потом и руководителем артели, в каковой должности доработал до выхода на заслуженный отдых. Хотя оставляли его на работе, даже повышение предлагали, но руководящая работа, тем более на таком хлопотном месте, с возрастом стала обременительной, к конторской никогда душа не лежала и, кроме того, тянуло его к земле. Ранней весной сорокового переехали на родину бабы Хели, в Хаапасаари, оставив комнату в Ленинграде своей единственной дочери Галине.

 Получил в пользование пустовавший участок земли и ни дня не тратя на раскачку, принялся обживаться. Времянку выстроил из толстых брёвен с маленькими оконцами и в глубине участка, с расчётом обратить потом её в хлев для скотины. И одновременно начал строить дом и разрабатывать запущенный участок. Пустил всю землю под плуг и засадил картошкой, как он считал, наилучший способ во–первых, разработать целину, во–вторых, не связать огородом руки, нужные на строительстве и, в–третьих, на излишках картошки за зиму поросёнка вырастить. К осени подвёл стены дома под кровлю. За осень настлал полы и потолки, сложил печку в своей половине и первую же зиму зазимовал в новом доме, попутно отделывая и благоустраивая его изнутри.

 - А–а, Мишка пришёл. Здравствуй, Михайло Иваныч, — по–русски поздоровался дед Эйнор. — Мать, собирай на стол.

 Когда трапеза подходила к концу, баба Хеля не выдержала.

 - Ну как там… Весточка была? — Старики оба с ожиданием посмотрели на Микко.

 Микко, с разрешения Валерия Борисовича, иногда переправлял редкие письма от стариков Галине, а полученные от неё старикам. Но, как правило, читал сам и пересказывал содержание. Рискованно носить. Узнают про то немецкие или финские контрразведчики и подумают: раз родственникам письма носишь, то и другим можешь пронести. Подозрение может быть.

 Старики уселись напротив него. Дед Эйнор выпрямил спину и положил руки ладонями на колени. Баба Хеля взяла с комода фотографию дочери с внучкой на руках, которую Микко принёс им летом. И всё время пересказа, то смотрела на неё, то прижимала к груди.