Рассказывали, что Шелепин был суров в роли секретаря, распекал студентку, потерявшую комсомольский билет:
— Ты понимаешь, что ты сделала? Ты отдала свой билет врагу! Вот ты сидишь здесь, а враг — шпион, диверсант — проходит по твоему билету в здание ЦК комсомола…
Но высокий уровень образования в ИФЛИ и атмосфера «битвы за знания» сомнению не подлежат. Александр Шелепин получил в институте полноценное образование. Неслучайно в хрущевском и брежневском руководстве он выделялся своей образованностью.
По количеству поэтов и непризнанных гениев ИФЛИ не знал себе равных. Сама атмосфера ИФЛИ, находившегося в Сокольниках, прямо в лесу, располагала к поэзии. Среди ифлийцев — Семен Гудзенко, Павел Коган, Юрий Левитанский, Давид Самойлов, Михаил Матусовский, Сергй Наровчатов, будущий литературовед (и диссидент) Лев Копелев и его жена Раиса Орлова. В аспирантуре ИФЛИ учился Константин Симонов, но недоучился, потому что отправился военным корреспондентом на Халхин-Гол. Студентом-заочником был Александр Солженицын.
Институт притягивал к себе и будущих историков, и философов. С философского факультета вышли такие известные ученые, как Арсений Гулыга и Александр Зиновьев.
В конце ноября тридцать девятого Сталин начал войну с Финляндией. К финской кампании в стране отнеслись без особого энтузиазма: не очень понимали, из-за чего воюем. Студенты-ифлийцы уходили на фронт добровольцами. Ушел в армию и Александр Шелепин. Как комсомольского секретаря, его назначили заместителем политрука эскадрона 157-го полка 24-й Московской кавалерийской дивизии, отправленной на финский фронт.
— Его эшелон шел мимо нашего института, — вспоминал Харазов. — Мы с ним попрощались в Покрово-Стрешнево, где остановился эшелон.
Финская война продолжалась сто пять дней. На той, как писал Твардовский, «войне незнаменитой» сложило голову немало молодых людей. Погибли и были ранены несколько ифлийцев. Александра Николаевича судьба хранила. 23 февраля 1940 года приказом по институту грамотами и ценными подарками были отмечены «лучшие представители Института, ушедшие в ряды РККА». В январе 1940 года началась армейская служба Шелепина, в апреле закончилась. Перед демобилизацией ему вручили денежную премию наркома обороны.
«Шелепин возглавил группу добровольцев, ушедших на фронт, — вспоминал Юрий Шарапов. — Я хорошо помню, как солнечным весенним днем они вернулись и мы чествовали их в 15-й аудитории. Один из них Сергей Наровчатов, самый красивый парень в институте, вернулся похудевший, потемневший, неохотно говорил о боевых действиях, вспоминал, как на льду озера погиб его друг и тоже поэт Арон Копштейн, пытаясь вытащить из-под огня раненного товарища».
Шелепина поселили на Стромынке, где находилось большое общежитие для студентов разных вузов — Центральный студенческий городок. Здесь Александр Николаевич познакомился с будущей женой, Верой Борисовной, которая училась в педагогическом институте. Со Стромынки Шелепин перебрался в студенческое общежитие на Усачевку.
Дети Шелепиных сохранили открытку, написанную Александром Николаевичем 15 августа 1940 года:
«Здравствуй, Веруся!
Был у коменданта. Сказал он следующее: 1. Переводят вас в наше общежитие. 2. Остаться на Стромынке можно, но нужно договориться об этом у вас в институте. Амелин в этом поможет, так как ему тоже нужно устроить одну девушку.
Веруся! Я тебе советую приехать сюда числа 20-го и договориться окончательно. Приходи прямо к Амелину и скажи, что я с ним об этом говорил. Вот и все. Передай от меня большой привет папе, маме, Сереже и Ниночке.
Ну, всего хорошего, до скорой встречи.
Свадьбу устроили в комнате у жениха. Они прожили вместе всю жизнь.
В журнале «Новое время» я работал с одним из однокашников Шелепина. Борис Михайлович Кравец, который ушел добровольцем на фронт и вернулся инвалидом, рассказывал мне, что политическая карьера Шелепина началась 3 октября 1940 года.
Как раз в этот день вышло постановление Совнаркома о том, что высшее образование становится платным, стипендии будут платить только отличникам. Из-за войны у Шелепина, естественно, накопились хвосты, и по новому закону стипендия ему не светила. Он сидел в институтском комитете комсомола и думал, что делать. Там же сидел и Борис Кравец. И тут к ним заехал Николай Прокофьевич Красавченко, секретарь московского горкома комсомола и сам бывший студент исторического факультета ИФЛИ, и решил судьбу Шелепина. Он сказал:
— А для тебя, Шурик, у меня есть работа. Пойдешь к нам в горком?
Николай Красавченко был на два года старше Шелепина. Он приехал в Москву из Краснодарского края и тоже поступил на исторический факультет ИФЛИ. В горкоме Красавченко курировал отдел студенческой молодежи и взял Шелепина к себе инструктором.