Шелест Да не судимы будете

Наконец я узнаю, что речь идет о том, чтобы возвратить на этот пост Щербицкого — он был освобожден при Н. С. Хруще­ве и работал первым секретарем Днепропетровского обкома партии. Освобожден он был правильно — это невоспитанный человек в партийном отношении, малокультурный, груб и дер­зок в обращении с товарищами по работе, большой нытик. А что касается его известности, то в сравнении с Ляшко Щербищшй был мало известен, неавторитетен среди партийно­го актива и непопулярен среди народа. А л6ги1Ш совсем не было: если Кальченко неращюнально возвращать на Председа­теля Совмина, то почему можно Щербицкого?

Брежнев не уверен в себе, но через других проводит свою линию. Я возражаю против кандидатуры Щербицкого, при этом ссылаюсь и на мнение Президиума ЦК КПУ. Категорически возражает против кандидатуры Щербицкого Подгорный, обос­новывая и аргументируя свои возражения. Вопрос согласования принимает довольно затяжной характер, Шелепин делает до­вольно прозрачный намек, что, мол, надо соглашаться на кан­дидатуру Щербицкого — восстановить, мол, «справедливость)^ в отношении его освобождения.

На 9 октября Брежнев назначил мне прием, чтобы продол­жить разговор о кандидатуре на Предсовмина республики, но сам в это время уехал на охоту, и я вынужден был ждать его в Москве. Дела в Москве, конечно, у меня были, но обида за такую нетактичность осталась. Мне стало позже известно, что у Брежнева с Подгорным произошел крупный разговор по кандидатуре Щербицкого. Подгорный сказал Брежневу, что идет беспринципный подбор кадров не по деловым качествам, а по знакомству, потому что, мол, вместе работали, по личнбй «преданности». Подгорный поддерживал кандидатуры Ляшко и предложение Президиума ЦК КПУ.

12 октября я был принят Брежневым, он долго говорил сЬ мной ко кандидатуре Щербицкого, требуя моего согласия, я ск^-^ зал, что этого вопроса сам не могу решить, так как имеется

мнение Презвдиума ЦК КПУ. Брежнев ответил на это: «Ты дай согласие, а с членами Президиума мы сообща можем догово­риться». Под воздействием Брежнева, некоторых секретарей ЦК ДЦСР скрепя сердце я дал согласие, но это согласие было вынужденно — под напором и нажимом. Ко мне и решению Президиума ЦК КПУ был применен недозволенный «прием с подножкой».

При мне Брежнев позвонил Подгорному и сказал, что Петр Ефимович дал свое согласие на Щербицкого.

В разговоре со мной Подгорный сказал: «Петр, тебя угово­рили как слона, будешь иметь большие неприятности, сам пеняй на себя». На первьхх порах я не очень придавал значения этим, словам, хотя что-то сосало, тревожило, огорчало. Был я еще расстроен тем, что с мнением Президиума ЦК ЬСПУ никто не посчитался, да вроде бы и я сам от него отступил. На душе бьш отвратительный осадок с каким-то скверным предчувствием. Впоследствии я оценил слова Н. В. Подгорного, но было позд­но. А главная моя ошибка в том, что я надеялся и полагался на партийную, просто человеческую добропорядочность Брежнева и Щербицкого, а ее у них не оказалось, да, очевидно, ее никогда у них и не было.

Возвратился в Киев. В тот же день провел Президиум ЦК КПУ по кадрам, в том числе и по кандидатуре на предсовмина. Я почувствовал, что члены Президиума были в недоумении и далеко не одобрительно отнеслись к этому — с их мнением не согласились, это и мне был укор. А что я мог сделать при Применении «политически организованного приема с поднож­кой?» Я проиграл и чувствовал, что мои товарищи по работе тоже были этим огорчены. Партийно-советский актив респуб­лики к такому решению отнесся совсем сдержанно и даже неодобрительно. Но дело сделано, надо было работать, а рабо­тать было нелегко.

. Решением Секретариата ЦК КПСС сняли с работы просла­вленного китобойца Соляника, предъявив ему смехотворное обвинение — неодобрительный отзьш о «руководстве», вот и все. Мы же, ЦК КПУ, даже не были привлечены к разбору «дела» Соляника, с ним просто расправились.

' ■

6—7 ноября — торжественное заседание, посвященное 48-й годовщине Октября, проходило в Октябрьском дворце. Доклад д^лал Грушецкий — вяло, нудно, косноязычно, неграмотно, просто стыдно было слушать. Сам не понимаю, как это можно было допустить.

Парад и демонстрация прошли хорошо, настроение у людей хорошее, никаких политических проявлений не было. Правда, в Киеве в некоторых почтовых ящикак и кое-где на улицах были обнаружены листовки с «возмущением», что идет полная русификация Украины, а мы, руководители, не придаем долж­ного значения украинскому языку.

О том, как прошли праздники, и о листовках доложил Брежневу.