Шелк для истинной леди

Элиза подняла голову и увидела молодого нескладного парня, озабоченно склонившегося над ней. Он был одет недорого, но прилично: серые брюки, льняная рубашка и шерстяной жилет, а также большая кепка, сползавшая на уши. Человек не из высшего общества, однако явно не прозябает в подворотне.

– Спасибо за заботу. Я… я в полном порядке, – выдавила девушка.

– Не похоже. – Юноша улыбнулся. – Можно я присяду рядом?

Элиза пожала плечами и подобрала юбки. Парень устроился на краю скамейки и как ни в чем не бывало представился:

– Пит Свон.

– Элиза Уивер.

– Я понимаю, что жизнь – отвратительная штука, – меланхолично глядя в ясное небо, заявил Пит. – Но столь очаровательные девушки не должны рыдать на скамейках.

– Извините, но вы, как мне кажется, суете нос не в свое дело. – Элизе надоело, что все ведут себя с нею так, словно… словно она – не леди. Пусть она бедна, но… она воспитана как леди, одета как леди, ведет себя как леди. Разве бедные люди не достойны уважения?

– Простите, я не хотел вас обидеть. Но вы… словно символ того, как этот ужасный мир ломает чуткую душу, словно цветок, упавший под колеса экипажа!

Элиза вытерла уже почти высохшие слезы и во все глаза уставилась на молодого человека. Неужели ее угораздило повстречать настоящего бродячего поэта-романтика? Парень меланхолично наблюдал за оживленным людским водоворотом на площади и больше ничего не говорил. Элиза тоже бездумно уставилась перед собой и погрузилась в беспросветную тоску. В кармане чуть меньше трех долларов. На ней ее единственное приличное платье. Белье, шляпка и второе, траурное, платье остались в доме на улице Эндикот, куда Элиза не станет возвращаться ни за что в жизни. До темноты всего несколько часов, а ей даже нечем заплатить за ночлег в самой недорогой гостинице.

– Вас, наверное, постигла та же участь, что и меня, – тяжко вздохнул Пит.

– Это весьма маловероятно, – грустно улыбнулась Элиза.

– Я попытался устроиться приказчиком в этот притон вопиющей роскоши, а мне предложили всего лишь работу рассыльного. Это просто оскорбительно. – Пит кивнул в сторону бурлящего от посетителей «Все для леди». – Видите ли, у них нет свободного места для приказчика, есть только должность для девушки в отделе готового платья. Жаль, что я не девушка. У приказчиц из отдела готового платья самый большой оклад, да еще и проценты с продаж…

Элиза встрепенулась.

– Во «Все для леди» есть место для приказчицы?

– Есть, – вздохнул Пит. – А мне пришлось согласиться на рассыльного.

– Я должна попробовать… – Элиза вскочила со скамейки, расправила юбки, прикоснулась к волосам, проверяя прическу. – Я должна получить это место! Спасибо вам!

Молодой человек проводил взглядом стремительно удаляющуюся девушку и снова душераздирающе вздохнул.

Магазин готовился к летней ярмарке, а Пол Спенсер – к самым важным переговорам за последние пять лет. Подготовка в основном заключалась в неумеренно бурной светской жизни. В эту ночь Пол совсем не спал, сопровождая Сюзан вначале на бал у одного знакомого биржевого маклера, а потом на ужин и в театр. Так что утром он, как бывало уже не раз, поднялся в свой кабинет, расположенный на третьем этаже ротонды, прямо над кассами, все еще во фраке и белом галстуке. Служащие только начали появляться на своих рабочих местах, когда Пол уже сидел за своим столом, вид у него был вполне бодрый, взгляд живой, а цвет лица такой свежий, словно он провел десять часов в мягкой постели в полном одиночестве. Плавно изгибавшаяся, полностью застекленная стена за спиной Спенсера заливала утренним нежным светом кабинет, обставленный дубовой мебелью со светло-кофейной репсовой обивкой. Ласковое солнце касалось полированного темного дерева, замирало на шляпках медных заклепок, скользило по вощеному паркету из лиственницы. Пол придвинул к себе папку со срочными документами и взглянул на единственную картину, украшавшую кабинет. Это был портрет его безвременно умершей жены, Элис Фортенгил. Злые языки до сих пор судачили про «странную кончину» богатой наследницы, но Пол не обращал на пересуды ни малейшего внимания. С тех пор как Элис не стало, Спенсер хранил о ней самое теплое и самое почтительное воспоминание и никогда не скрывал свою сердечную признательность супруге за то богатство, которым она одарила его, выйдя за него замуж. И теперь, прежде чем приступить к работе, он улыбнулся портрету.