Шелковый путь

Ягимус исчезнет… Но кто же тогда останется, чтобы можно было бы так побалагурить, посмеяться, как с ним. Кто будет разносить по домам почту, радуясь за всех и всей душою сочувствуя каждой беде? Кто пропылит вдоль улицы на сереньком славном ишачке… Ягимус… Если он исчезнет, останутся ведь эти надвигающиеся на дома темные ночные тени… останутся Кумисбек и все подобные ему пронырливые хитрецы аула.

На другое утро я проснулся от громких проклятий отца.

— Будь оно все неладно! Бесстыжая тварь выгнала Ягимуса, отняла у него дом!

И я понял, что для Ягимуса уже все кончено. Никогда не вернется он к жене Пончику. Треснувший пополам камень не станет вновь целым. И никогда не вернуться больше безоблачным дням детства… Не знать мне тех радостей, когда на отцовой бахче находил я созревшую дыньку. Детство мое кончилось. Я зарылся лицом в подушку и горько заплакал.

УРЮК

Перевод А. Кима

Кыдырма, который неожиданно для себя попал в районную больницу, был загадкой для врачей. Их удивлял этот молчаливый огромный человек с усами. Он молчал и днем и ночью, равнодушно принимал лекарства, выслушивал советы и отрешенно смотрел в потолок, подложив свои большие, будто лопаты, руки под голову. Лишь когда болезнь совсем уж донимала его, он со стоном ворочался с боку на бок. Однако ничего не просил и ни на что не жаловался. И вдруг Кыдырма разбушевался:

— Выписывайте меня из больницы! У меня дела! Это случилось в тот день, когда его пришел навестить из аула непоседливый, шумный Дильдебай.

Врачи едва угомонили Кыдырму, припугнув его тем, что болезнь опасная, и шутки с ней плохи, и они не отвечают за его состояние. Кыдырма утих, лег на спину, подложив, как обычно, руки под голову, и уставился в потолок…

Откуда взялась эта его болезнь, он и сам не понимал, потому что никогда не болел. Как только прошел слух, что их маленький аул в Кенколтыке должен перекочевать в центр совхоза, Кыдырма лишился сна, аппетита, весь сморщился, будто дряхлый старик. А ведь он был не стар, ему едва перевалило за пятьдесят, сила в руках еще была. Но казалось, все тело его будто придавило к земле каменной плитой, лень было пошевелиться. Ни дома, ни на улице не находил он себе покоя. То ему кажется, что саженцы урюка, которые росли с правой стороны дома, кто-то остервенело пилит ножовкой, то слышится, что молодые побеги шуршат и тихонько стонут от жажды.

Однажды он не выдержал и вышел во двор посмотреть. Шлепая галошами, надетыми на босу ногу, и волоча за собой кетмень, он побрел в свой сад. Урюк в этом году был отменный, плоды крупные, как пышки, заманчиво висели среди листьев. Большая ветка, глядящая в южную сторону, поникла и пригнулась к земле. Кыдырма знал, что так бывает всегда, когда корням дерева не хватает влаги.

Этим летом с самой весны не упало ни капли дождя, трава засохла, истлела от несокрушимого зноя. Порожистый ручеек, обычно поивший сад, превратился в хилую струйку, которая вот-вот совсем оборвется. Лишь по ночам ручеек немного оживал и даже беспечно начинал что-то бормотать.

Кыдырма знал, что, если зной продержится еще неделю или две, саду придет конец. Особенно страдали молодые растения, которые, как малые дети, не могли долго терпеть жажду.

Прошло довольно много времени с тех пор, как возник слух о переселении, и теперь это уже был не слух, а правда. Совхозный центр, рассуждали люди, место красивое, с широкими улицами, рядом железная дорога, однако хорошо бы иметь возможность держать немного скота да посадить хоть какой-то сад. Шумный, беспокойный бригадир Дильдебай орал до хрипоты:

— Смотри, чего захотели! Нет такого разрешения, кто это вам позволит в центре совхоза держать сады и огороды?! Будете жить в стандартных железобетонных домах, примете наконец человеческий облик. И на работу будете выходить в определенное время, а не тогда, когда вздумается.

Кыдырма мог бы привыкнуть к извилинам лестниц этажей и деревянному полу, человек ко всему привыкает. Но как же оставить на произвол судьбы сад? Подобные ему люди возражали бригадиру:

— Мы что тебе, перекати-поле? Да и как можно оставить могилы предков?

Но Дильдебай и слушать ничего не хотел. Впрочем, не от него это все зависело, судьба аула была предрешена не им.

И вот аул должен был перекочевывать в ближайшее время. А ведь аул и впрямь славился своими садами, не однажды те, кто придумал переселение, заезжали полакомиться замечательными фруктами из его садов. И, не жалея слов, расхваливали садоводов, которые не выпускали из своих мозолистых рук кетменей ни днем ни ночью. Кыдырма не мог себе представить, что из окон своего будущего дома он не увидит зеленого сада…

Он подошел к молодому урюку, выросшему на каменистом берегу ручейка, осторожно погладил его ветви своей шершавой ладонью и вдруг испугался. Из развилки капал сок, искрясь на солнце. «Плачет», — подумал Кыдырма.