Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

«Когда мне грустно, я читаю Галину Щербакову – чтобы довести уровень грусти до нижней точки, а потом, как правило, становится легче. Таких писателей в мире очень мало…» (Обзор книг от Анны Матвеевой, http://tau.ur.ru/matveeva/).

Я бы сравнил все написанное Галиной с хорошим джазовым оркестром, способным в одном концерте сыграть и капитальную «Рапсодию в стиле блюз» Гершвина, и шаловливую пьеску из «Веселых ребят». Однако прислушайтесь: «внутри» и того и другого живет ритм ухающего контрабаса, который создает основу этой удивительной музыки – свинг, подчиняющий весь твой организм угодному только ему пульсу.

Мягкий, томный, неумолимый контрабасный рык порой еле слышен, а порой – поглощает все. Вот так и в сочинениях Галины: в одних умело скрытые и, может быть, даже от нее самой потаенные смыслы упрятаны под колоратурными саксофонными фиоритурами – стилевым камуфляжем, словесной безупречностью, а в других они – прямо прут на вас, как танк, как свинг. И читатель может удивиться: «Ввергла в шок», «Новый старый автор». Но на самом-то деле этот рокот, собирающий в единое целое ее прозу, жил (живет) и звучал (звучит) всегда.

Так же всегда была едина основа ее натуры – с неизбежными упаданиями куда-то вглубь, в самое себя, в отчаяние – «все у меня пошло под гору – настроения, желания, стремления… Вроде и не я живу на свете». И с выкарабкиваниями снова наверх: «Жизнь прекрасна и удивительна. А если бог будет милосерден, то можно будет пережить еще и еще много всякого-разного… Ах как хорошо и вкусно жить!» (из «Автобиографии»).

И как же я ее любил именно такую – от замогильного, самого низкого контрабасного тона до визгливого, на грани возможного для уха вскрика трубы.

Мне казалось: состояния жестокой меланхолии у Галины были связаны с «глобальными» размышлениями о своем житье-бытье – где жить, чего добиваться, в чем счастье… Логика намекала (впрочем, она тут ни при чем, сама жизнь наталкивала): выходу из упадочной ситуации должны, напротив, способствовать помыслы о простых, приземленных обстоятельствах.

Мне, например, повезло открыть способ, как время от времени очищать домашнюю атмосферу от муторной унылости. Галина, надо отдать ей должное, всегда старалась скрыть от детей свой упадок духа, никогда при них не вела речь об этом. Но помимо ее воли, конечно, ее состояние не могло на них не воздействовать. Если небо затянуто мглой, как не заметить отсутствие солнышка?

В один из весенних дней, придя с работы, я застал именно такую «погоду в доме»: как будто бы все на местах, но как-то… невкусно и нехорошо жить. Захотелось сделать что-то немедленно.

– А давайте завтра, – начал я, не зная, чем кончу, – Катя не пойдет в садик, Саша в школу, а я на работу… – И тут счастливая мысль пронеслась в голове, и я завершил свою совсем было дурацкую мысль абсолютно разумным предложением: – Поедем посмотрим дачу, в которой будем жить летом.

У нас в «Журналисте» на прошлой неделе как раз распределяли среди членов редколлегии эти объекты наших барских привилегий, но мне и в голову не приходило тратить до поры до времени время на их смотрины. А тут вдруг все и сошлось…

Весь следующий день у нас ушел на электрички, знакомство с так называемым спецучастком, разглядывание дач, приобщение к милому подмосковному поселку, надолго ставшему нашей летней резиденцией.

«Более двадцати лет Галина Николаевна каждое лето жила на даче в Мамонтовке. Там даже происходит действие одной из ее книг («Женщины в игре без правил»), – рассказывается в газете подмосковного Пушкинского района «Маяк». – В Мамонтовской библиотеке эта старенькая книжка в мягкой обложке, кажется, наиболее зачитанная, на листочки распадается… Вспоминает Галина Николаевна ставший ей родным поселок с самым светлым ностальгическим чувством: «В Мамонтовке я была счастлива!»… О Мамонтовке… спонтанно вылился образный рассказ – о солнце, траве, ветре, речке, о том, каким благом оказалась крошечная дачка из одной комнаты и кухни… Как там росли дети, бегали по двору, как дружили с соседями, как приезжали большими семьями родственники. Как споро писалась ее первая большая повесть «Вам и не снилось»…» (Т. Эффи).

«…Щербаковы переехали в зеленую дачу у забора, – вспоминает Иветта Шаньгина, Катькина подружка. – Там вообще было здорово – спереди огромная поляна, на которой мы устраивали концерты, сценой нам служила столешница от старого теннисного стола, а сзади наш тайный мир, где мы играли в «Трех мушкетеров» или «Всадника без головы», переделанные по-своему. Там из щитов мы построили шалаш или, точнее, даже домик, который служил нам и хижиной Мориса-мустангера, и дворцом лорда Бекингема. Там был наш мир, скрытый от глаз дачников и сторожей. Был только один взрослый человек, который наблюдал за нами из окна веранды, – тетя Галя. Ей мы доверяли» (очерк «Катина мама»).