Шепот питона

Я взяла журнал у нее из рук. На несколько секунд Ибен задержала на мне взгляд; и в ее темных глазах по-прежнему горело: «Дай, дай, дай». Я пролистала пару страниц. Девушки-зомби с огромными накрашенными глазами занимаются своими повседневными делами, ходят в школу, красятся. Тот, кто нарисовал эти картинки, знает, как извлечь выгоду из любви девчонок ко всему блестящему.

— И чему это тебя научит?

Ибен опустила взгляд. Ковырнула пол новой туфелькой.

— Ибен. Чему это тебя научит?

— Не знаю, — прошептала она.

— Мне кажется, тут вообще ничего путного нет. Оно тебе вообще зачем?

По-прежнему глядя в пол, она дернула вместо ответа плечом.

— У них шея толще бедер, — продолжала я.

Я сунула журнал ей в руки, встала у нее за спиной и открыла первую страницу.

— Смотри. Никакой истории. Текста почти нет, только картинки. Весь журнал — уродливые картинки накрашенных девушек. Тебе это зачем, Ибен?

Она покачала головой. Попробовала вырваться, но я ее удержала. И перелистнула страницу.

— Смотри, — я опять перевернула страницу, — видишь? Десять страниц, и все еще никакого рассказа. Журнал ни о чем.

Я и сама слышала, что говорю чересчур строго, но нельзя же позволять дочери опускаться до такой безвкусицы. В следующий раз она и сама задумается. Ибен снова попробовала вывернуться, однако я сдавила ее локтями. Не сводя глаз с новых туфель, она разжала пальцы, так что теперь журнал держала только я, и ее руку — тоже. Ибен ойкнула и дернула рукой. Я перегнула палку.

— Прости, я не хотела. Просто мне не хочется, чтобы ты читала всякую дрянь, от которой только тупеешь. Найди что-нибудь получше — и я тебе это куплю.

Ибен выхватила у меня из рук журнал и, вжав голову в плечи, бросилась к полке. И тут у меня зазвонил телефон. Я порылась в сумке и вытащила сперва мобильник Ибен — у нее карманы неглубокие, поэтому она отдала телефон мне. Порывшись еще, отыскала и свой собственный. Звонил один из бухгалтеров. Наверное, хочет назначить встречу, чтобы нанять еще секретарей. В июне «Наше здоровье» выиграло тендер, и в журнале «Время зовет» напечатали нашу фотографию, где мы с марципановым тортом и бутылкой шампанского. Мы планировали все лето — и теперь готовы были приступить к работе. Однако сегодня моя дочь важнее работы, я обещала. Поэтому на звонок отвечать не стала.

Возле полки с журналами Ибен не оказалось. Я взяла другой журнал с комиксами, на вид поприличнее, и сборник кроссвордов. Еще раз посмотрела напоследок на девушек-зомби. Поговорю с ней сегодня вечером.

Возле кассы Ибен не было. И около полок с конфетами. И перед магазином. Я переложила покупки на ленту, потянулась за телефоном, чтобы позвонить ей, но вспомнила, что ее мобильник у меня. Таким маленьким девочкам сумочки не полагаются, но, видно, придется ей все же купить. Расплатившись, я спросила было кассира, не видел ли он одиннадцатилетнюю девочку, однако с таким же успехом могла бы спросить и сам кассовый аппарат. Покупки я разложила по пакетам, а тележку выкатила на улицу, где остановилась между двумя магазинами и огляделась. Ибен нигде не было, и я зашагала к парковке, с силой толкая перед собой тележку и чувствуя, как терпение меня покидает. Я стиснула зубы и двинулась к машине.

Возле паркомата Ибен я не обнаружила, и рядом с машиной тоже. Я озиралась по сторонам, но увидела лишь несколько машин, и ни единой девочки. Пора мне забегать по парковке, позвать охранников и попросить их дать в громкоговоритель объявление. И испугаться, что кто-нибудь ее увел. Ей только этого и надо. Нет, ничего у нее не получится, я в такие игры не играю. Я принялась складывать продукты в багажник, с нарастающей злостью швыряя пакеты — похоже, несколько яиц разбилось, хорошо бы они вытекли прямо на журналы Ибен! Пустую тележку я оттолкнула так, что она со звоном ударилась о стену и перевернулась. Когда я уселась в машину, колесики у тележки по-прежнему крутились. Мое пальто за четыре тысячи крон зажало дверцей, я дернула его, и ткань затрещала.

Я завела машину. Бегает Ибен быстро, поэтому минут через десять уже будет дома. А я за ней бегать не стану. Ну вот, еще немного, и на дорогу сверну… А захочу — так и вообще уеду отсюда. И прощай, семейная жизнь.

Лив

Олесунн

Суббота, 23 августа 2003 года

Натянув на голову капюшон, он, ссутулившись, шагал вперед. Этот свитер я узнала издалека — в серо-зеленую полоску, застиранный и поношенный. Мы подошли совсем близко, и я разглядела, как от дождевых капель на свитере расплываются пятнышки. Потом он поднял голову, я заглянула ему прямо в голубые глаза, и он улыбнулся — правда, лицо у него такое прыщавое, что тут никакая улыбка не поможет. Верхняя губа у него, как обычно, оттопырилась из-за снюса[2], и если его не знать, можно предположить, что у него всегда такое лицо. Ему, наверное, уже исполнилось двадцать восемь.