Шериф

Он понимал, что именно тетрадь — причина всех его бед, но никак не мог с ней расстаться. Он знал, что самым логичным было бы зашвырнуть ее куда подальше и бежать прочь, не оглядываясь. А еще правильнее было бы оставить ее дома на столе. И — бежать.

Но он так же ясно понимал, что не в силах это сделать. Как мать не может бросить своего ребенка, когда дом объят пламенем, так и Левенталь не мог оставить тетрадь. И то, что он должен погибнуть вместе с ней, его не останавливало. Сильно пугало, но не останавливало.

И тихий голос — он чувствовал — был ему за это благодарен.

Внезапно он услышал треск ломающихся веток. Кто-то крупный продирался сквозь заросли орешника.

Левенталь поджал ноги и тихо заскулил. Затем тихий скулеж перешел в громкий плач, но он не двинулся с места.

Слезы градом катились по щекам, но он только радовался, что его никто сейчас не видит. Он мог плакать сколько угодно. Он не мог сделать лишь одного: бросить тетрадь. Потому что он был настоящим КНИЖНИКОМ. Как тот человек (или демон), который усеял голубоватые листы плотной бумаги загадочными значками.

В значках был скрыт огромный смысл — Левенталь чувствовал это, хотя так и не смог их расшифровать.

Треск приближался, но Левенталь только крепче прижимал сверток к груди. Живот содрогался от рыданий, лицо горело и распухло от слез, но два слова неотвязно бились в его голове: «Нельзя отдавать! Нельзя отдавать! Нельзя отдавать!»

Голос становился все громче и громче, и теперь Левенталь отчетливо слышал, что этот голос — немного глухой и надтреснутый, как удар палочки по разбитому горшку— принадлежит мужчине. Старому мужчине, готовящемуся к страшной и мучительной смерти, но не сдающемуся. «Нельзя отдавать!!!»

Левенталь понял, что мужчина так и твердил только два этих слова: до тех пор, пока последнее дыхание не сорвалось с его запекшихся и искусанных в кровь губ.

Перед глазами возникло странное видение: долина, зажатая между двух высоких гор, вся, сколько хватало глаз, покрытая белоснежной простыней первого снега, и в самом центре, у подножия гор, чьи очертания показались ему неуловимо знакомыми, черное дымящееся пятно. Пятно приближалось: Левенталь словно летел на вертолете над съемочной площадкой. Постепенно он увидел людей, уменьшенных расстоянием до размеров небольших жуков. Пятно оказалось огромным круглым котлом с закопченными стенками. Над ним поднимался густой пар, смешанный с белым дымом. Прозрачные языки пламени, плясавшие на аккуратно сложенных дровах, облизывали днище котла, а люди тащили новые и новые поленья.

Завывал северный ветер. Левенталь не слышал его, но видел: густые черные волосы на головах людей разлетались, как вороньи крылья. Но все это: и вой ветра, и треск дров, и шипение нагревающейся воды, — заглушал надтреснутый мужской голос:

«Нельзя отдавать!» В этом голосе слышались предчувствие скорого мучительного конца, смертельная тоска и… страх. Страх, что кто-то из цепочки КНИЖНИКОВ не выдержит, не окажется таким сильным, как обладатель голоса, и отдаст то, что отдавать нельзя.

Левенталь поразился реальности видения. И еще он удивился своей решительности. Кто угодно, но только не он. Нет, он выдержит. Может, он погибнет, как тот мужчина в заснеженной долине, но не отдаст.

И, хотя слезы по-прежнему бежали по щекам Левенталя, он уже знал, что не отдаст. Пока в его руках будет достаточно сил, чтобы прижимать бесценный сверток к груди, он НИКОМУ его не отдаст.

* * *

Пинт глубоко вздохнул и задержал дыхание, как его учили. Когда? Где? Он не помнил. Может, в армии, а может, в далеком детстве, когда он стрелял по мишеням в тире, просаживая деньги, выданные матерью на школьные завтраки.

Надо задержать дыхание, выбрать до конца свободный ход курка и потом, подгадывая момент между ударами сердца, сделать короткое движение пальцем. Боек сорвется с упора и ударит по капсюлю, капсюль воспламенит порох, порох взорвется и мгновенно превратится в раскаленный газ, который, расширяясь, вытолкнет пыж и лежащий на нем заряд свинцовых шариков. Шарики вылетят из ствола и помчатся навстречу цели. Они достигнут ее раньше, чем человек, стоящий у окна, услышит грохот. И тогда…

Я СТАНУ УБИЙЦЕЙ…

Эта простая и чудовищная мысль заставила его вздрогнуть.

Как легко стрелять в тире… Наверное, легко стрелять, защищаясь, спасая кого-то… Но вот так, из-за забора, в человека, который даже не подозревает, что его взяли на мушку…

Но выбора не было. Он собрался и начал все заново. Глубоко вдохнул и выдохнул.

Черный силуэт просунул голову в окно. Еще немного, и он уже скрылся в окне по пояс, а Пинт все не мог нажать на курок.

Он молил о чуде: чтобы черный силуэт развернулся и закричал голосом Шерифа: «Хэй, ребята! Вы не видели мою шляпу? Куда делась, ума не приложу!»

Он хотел, чтобы так случилось, но знал наверняка, что мужчина с ружьем — не Шериф.

Скорее всего, это — его убийца…

Пинт почти убедил себя в этом. Но сейчас стрелять было бессмысленно: из окна торчала только худая задница мужчины и ноги, едва касавшиеся земли.