Шерлок Холмс и болгарский кодекс

– Действительно, Уотсон. Время с тех пор летело на всех парусах, и мы, две старые ищейки, уже не идем по следу.

– Таков естественный ход вещей. Старения еще никому не удавалось избежать. Оглядываясь назад, вы можете назвать преступления, которые вам хотелось бы расследовать?

– Да сколько угодно, Уотсон. Но, когда меня не привлекали к делу, мне оставалось только по примеру Майкрофта вести расследование, не покидая кресла.

– Насколько мне помнится, в те времена немало громких дел широко освещались на страницах газет. И я помню, как вы сердились на полицейских, ведущих расследование.

– Поверьте, Уотсон, меня часто обуревало желание послать телеграмму или письмо в те или иные инстанции с возражениями против версий, которые обсуждались в печати, но я останавливал себя. Мое положение в Скотленд-Ярде, хоть и довольно неопределенное, было слишком важно для меня, чтобы я рисковал им. Поэтому я старался сдерживать досаду и не вмешиваться, когда не просят. По большей части хранил молчание.

– Какие из тех громких преступлений запомнились вам больше других?

– Убийства так называемого Потрошителя занимали мои мысли неделями, как вы и сами, должно быть, помните.

– Да-да, вы тогда часами просиживали в нашей гостиной, окутанный голубым табачным дымом.

– Несмотря на сенсационность, приписываемую тем преступлениям, на мой взгляд, это были довольно заурядные убийства, мало чем отличающиеся от других злодеяний, совершаемых в районе Уайтчепел.

– Что вы, Холмс, это были чудовищные преступления, куда более ужасные, чем что-либо виденное нами ранее.

– Да нет же. Подобные эпизоды имели место в Париже в том же году, а в Гамбурге в восемьдесят шестом зафиксировано целых семь таких смертей. И это всего лишь два примера из длинного ряда событий. Уайтчепел словно нарочно создан для того, чтобы в нем совершались гнусные убийства. А Дорсет-стрит даже носила звание «самой зловещей улицы Лондона».

– Официально вас не привлекали к расследованию тех убийств. Но, может, вам удалось прийти к каким-либо собственным выводам на основе отчетов полиции и коронера?

– У меня были одна-две идеи. И я встречался с инспектором Эбберлайном незадолго до того, как было обнаружено изуродованное тело Мэри Келли. Инспектор вежливо выслушал меня, и больше я его не видел. И надо же, какое совпадение: от «дерзкого Джека» тоже больше не было ни слуха ни духа.

– Полагаю, нет никакой возможности узнать, верны ли были ваши догадки?

– Нет сейчас и тогда не было. Мое мнение таково, что подозреваемый мной человек покинул страну, вероятно, отправился в Америку, так как в восемьдесят девятом году там произошло несколько аналогичных убийств. Но, как вы и сказали, Уотсон, это всего лишь догадки, и эти убийства останутся нераскрытыми.

– Кого же вы подозревали?

– Некоего Уильяма Рудольфа, крайне неприятную личность, как вы можете предположить.

– У вас было достаточно улик, чтобы доказать его вину?

– Вполне достаточно, чтобы предпринять какие-то действия, если бы власти проявили желание.

– Могли бы вы изобличить его самостоятельно, не прибегая к помощи полиции?

– Для этого собранных мною улик все же было недостаточно. Я ведь мог и ошибиться, Уотсон. В конце концов, это был всего лишь один подозреваемый из многих.

– Вам известно, что стало с тем человеком?

– Могу только предположить, как уже говорил, что он, скорее всего, бежал в Америку. Убийства в Чикаго определенно имели сходство с уайтчепельскими. Всю собранную мною информацию о Рудольфе я передал капитану Адамсону из полиции Чикаго, но после той серии убийства в городе прекратились.

– Этот Рудольф был врачом, хирургом? Кажется, в то время все считали, что убийца – медик?

– Отнюдь. Он был портной, держал маленькую мастерскую на Флауэр-энд-Дин-стрит. Те несчастные были выпотрошены совсем не так искусно, как заявляли власти. Даже я, обладая лишь зачатками анатомических знаний, справился бы не хуже.

– Недостатка в подозреваемых не было.

– Их набиралось слишком много. И это только еще сильнее запутало дело. Мы никогда не узнаем личность убийцы. Мои предположения были хорошо обоснованны, но это были всего лишь предположения.

– Один из портретов Потрошителя, выполненный со слов свидетеля, выглядел совсем как я. Тэрстон потом долго поддразнивал меня из-за этого.

– Уверен, в будущем найдется предприимчивый писатель, который решит, что Потрошителем и вправду были вы, Уотсон!

– Что за нелепая идея, Холмс?!

– Я в это не верю. И если вам это послужит утешением, скажу, что меня самого вымажут той же краской.

– Вы в самом деле так думаете?

– Да.

– Холмс?

– Да, Уотсон?

– Я совсем не чувствую своих ладоней. Вы не могли бы пожать мою левую руку?

– Конечно… так?

– Спасибо… Я почувствовал ваше прикосновение, оно меня несказанно успокоило.

Интерлюдия

– Как он, Люси?

– Странно: у него очень слабое дыхание, как и следовало ожидать, но он все равно не умолкает.

– Бедный старичок.