Читаем Шерлок Холмс и его современники полностью

Густав лежал на полу. Он был мертв. Рядом с ним стоял граф Бокарме. Увидев слуг, он вымыл в тазу с принесенной горячей водой руки, затем приказал принести из подвала винный уксус и раздеть шурина. Испуганным слугам он объяснил, что с помощью винного уксуса удается иногда оживить умерших от удара. Поэтому он открыл рот мертвеца и принялся лить уксус ему в рот. Затем начал поливать уксусом тело мертвеца. Тем временем графиня отнесла одежду брата на кухню и бросила в бак с водой.

Граф проследил, чтобы слуги унесли тело Густава из столовой и положили на кровать в комнате горничной. Граф вернулся в столовую и запер за собой дверь.

Разумеется, слуги подглядели в замочную скважину и увидели совершенно невероятное зрелище: ползая по полу, графиня мыла его. Затем граф передал ей костыли Густава, графиня вымыла и их, а граф разломал костыли, бросил в камин. Затем граф выбежал из столовой, спустился на кухню и взял там большой хозяйственный нож. Вернувшись в столовую, он принялся скоблить уже вымытый пол. Только под утро граф и графиня удалились в свою спальню и заснули. А слуги, как только убедились в этом, побежали к священнику.

На следующий вечер в замок прибыли следователь, жандармы и врачи. Бокарме долго отказывался принять следователя - он был мрачен и растерян. Когда следователь вошел в столовую, он обнаружил, что граф за целый день так и не замел следов своей деятельности: камин был полон полусожженных бумаг, на полу грудами лежали так и не выметенные стружки. К тому же следователю показалось, что руки графа исцарапаны. А на лице Густава он также увидел синяки и царапины.

Врачи осмотрели труп. Они увидели, что рот и пищевод его обожжены. Поэтому врачи решили, что Густав скончался от едкой кислоты, вероятно серной, которую ему залили в рот. Граф с негодованием отверг подобные подозрения.

Графа и графиню арестовали, а внутренности Густава отправили на исследование в Брюссель, где трудился профессор химии Жан Стас, молодой, но уже известный ученый. Ему и следовало определить, что случилось с Густавом. Причем Стас должен был сделать это в своей маленькой частной лаборатории - лабораторий в полиции еще не существовало и не будет существовать многие годы.

Итак, Стас знал только диагноз врачей, что осматривали Густава: смерть от приема серной кислоты. Стас полагал, что анализ будет недолгим, так как к тому времени симптомы отравления кислотами были уже известны и описаны. Но никаких следов серной кислоты, и вообще какой бы то ни было кислоты, в организме Густава не обнаружилось. Правда, от останков Густава пахло уксусом, хотя уксуса в пищеводе и желудке не оказалось. Стас обратился к протоколам допросов слуг и узнал, что почему-то граф тщательно поливал Густава уксусом. Стас задумался: зачем это было сделано? И решил, что цель графа заключалась в том, чтобы уксусом нейтрализовать или ликвидировать следы какого-то другого яда.

К тому времени уже научились определять в трупах мышьяк и стрихнин. Но опытов с растительными ядами еще не проводилось. Стас же, проверив и откинув все известные яды, начал опыты с экстрактом из содержимого желудка убитого. Работа его заняла несколько недель - Стас не покидал лаборатории до тех пор, пока весьма сложным путем не выделил из экстракта никотин. Добившись этого, Стас, сам себе не поверил и долго еще продолжал опыты, чтобы избежать ошибки: ведь никто до него никотин из органов человека не выделял. Разгадывая убийство Густава Фуньи, Жан Стас не только выделил никотин, но и выработал методику для обнаружения иных ядов растительного происхождения.

После этого профессор Стас направил экстракт следователю с письмом, в котором рекомендовал выяснить, не имел ли граф дела с никотином. Ведь его в аптеке не купишь.

Следователь далеко не сразу поверил брюссельскому профессору; сама идея казалась абсолютно бессмысленной. Да и граф, когда его спросили об этом, выказал такое удивление, что следователю стало неловко. Граф требовал немедленного освобождения, утверждая, что не имеет отношения к смерти шурина.

И все же следователь снова поехал в замок и допросил слуг. Но никотина никто из них не видел. Правда, садовник припомнил, что все лето граф занимался разведением растений для приготовления одеколона. Так как одеколон и никотин ничего общего не имеют, следователь пропустил было слова садовника мимо ушей, но, уходя, на всякий случай поинтересовался, какие же растения выращивал граф для одеколона.

- Табак, - ответил садовник. - Он хотел сделать мужской одеколон с запахом табака.

Тогда-то следователь воспрял духом. Оказывается, граф растил табак до конца октября, затем снял все листья и отнес наверх, где в кабинете с помощью каких-то реторт и склянок эти листья выпаривал и извлекал из них сок.

И еще узнал следователь: за десять дней до приезда Густава граф прекратил свои опыты, а когда служанка вошла к нему в кабинет, она увидела, что все приборы куда-то исчезли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза