Шесть серых гусей

— Я считаю, что Жюэн — это тот человек, что здесь нужен, — продолжал он по-французски. — Будучи итальянцем и франкофилом, я никогда не прощу своей стране ту низость, которую она совершила в сороковом году, и боюсь, что она слишком дорого за нее заплатит. Как только союзники уйдут из Италии, на нее обрушатся все семь казней египетских, но я надеюсь, что не доживу до этого.

— Что он говорит? — спросил Пол у Сабины. — Я чувствую себя лишним.

— Историк искусства, даже ставший таковым по воле случая, должен был бы понимать по-французски, — ответила она вполголоса.

— Я говорил, что сразу после войны на нас обрушатся всевозможные несчастья, — повторил дон Этторе по-английски. — Тольятти придет к власти, начнется извержение Везувия, а туринский «Ювентус» выиграет чемпионат страны. И еще многое другое.

Пол задумчиво кивнул и посмотрел на дверь. Через несколько минут появился дворецкий, торжественно внесший серебряную супницу, которую позолотило отражавшееся в ней пламя множества свечей. Креспи смотрел, как приближается слуга, словно наслаждаясь моментом.

— Совсем как раньше, — прошептал он. Джанни подошел к нему, пытаясь что-то сказать.

— Друг мой, не забывайте об этикете, сначала обслужите signora francese75.

Джанни с непроницаемым выражением лица исполнил приказ и наклонился к Сабине. Заглянув в супницу, она не поверила своим глазам.

— Но… она пустая!.. — воскликнула она.

— Я знаю, — вздохнул дон Этторе покорно.

Постаравшись скрыть разочарование и не понимая, как ей теперь себя вести, она посмотрела на Пола.

— Должна ли я сделать вид, что наливаю себе суп? — спросила она по-английски.

— Скажите, что он слишком горячий, — насмешливо шепнул Пол.

— Мне очень жаль, — сказал дон Этторе, на лице которого, впрочем, не видно было никакого сожаления. — Вот уже несколько дней Джанни не может ничего найти в магазинах — ничего, даже тощих кошек, которых он долго выдавал мне за кроликов. Если бы я знал, что вечером у меня будут гости, может быть, я разрешил бы ему воспользоваться черным рынком. А вообще-то мы с Джанни предпочитаем хранить добродетель.

Сабина смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Не мне упрекать вас за это, синьор Креспи… — сказала она. — Я прекрасно понимаю. Но зачем все эти церемонии! Сервиз, скатерть, серебро… и фрак…

Он словно очнулся от сна.

— Не знаю, известно ли вам, что сегодня вечером вновь открылся театр «Сан-Карло».

— Конечно, известно! — воскликнул Пол. — Мы были там.

Лицо дона Этторе исказила гримаса страдания.

— А меня там не было. Как, впрочем, и других неаполитанцев, я полагаю? А между тем у меня туда абонемент со дня его открытия! Если мне не изменяет память, мы с супругой познакомились в театре, когда там давали «Лоэнгрина». Тогда все было спокойно, король находился там, где и должен был находиться: в королевской ложе, а не в изгнании, как сейчас, и мы, неаполитанцы, могли ходить в свой собственный театр.

Наш друг Аугусто Лагана, директор театра, решил начинать каждый сезон постановкой одной из опер Вагнера, и эта традиция продолжалась до начала следующей войны. Сегодня мне захотелось отпраздновать открытие оперы, и я оделся, как мы тогда одевались на премьеры… Мы иногда достаем старые платья и все эти остатки былой роскоши и играем в прошлое.

«Я знаю», — захотелось сказать Полу, но он промолчал.

— По такому случаю Джанни даже начистил до блеска серебряные галуны на своей ливрее.

— Мне кажется, его сиятельство встретил мадам не тогда, когда давали «Лоэнгрина», а когда исполнялась «Франческа да Римини»76. Та дама, что господин встретил на «Лоэнгрине»… Я не хочу напоминать господину ее имя.

— Вполне возможно, — произнес Креспи мечтательно. — Может, ты и прав, Джанни… Как там поется в «Риголетто»77: «Сердце красавицы склонно к измене…»

Он вполголоса начал напевать знаменитую арию.

— Если бы не брачный контракт, нас бы не было в Неаполе, — продолжал он. — Нет-нет, я женился на очаровательной женщине. Ее настроение не могли испортить даже мои бесплодные и сухие занятия математикой. Не так ли, Джанни?

— Его сиятельство имеет право так думать, — осторожно ответил Джанни.

— Ладно, все это теперь в прошлом… — вздохнул Креспи. — Как и ужины, которые мы устраивали в честь артистов после премьер…

— Всегда свежая рыба из залива и лимонный шербет, — уточнил Джанни.

— Это тоже была своего рода традиция… Я принимал здесь божественную Сезанцони, Федора Шаляпина, Тито Скипа78 и великого Беньямино Джильи79, Джильду делла Рицца и маэстро Масканьи… Помнишь, Джанни, как Джильи после обеда пел «Luna Rossa»80…

— Надо сказать, что он очень любил ваше «Лакрима-Кристи»81, ваше сиятельство.

Креспи выпрямился.

— Какую великолепную мысль ты мне подал, Джанни! У нас наверняка осталось несколько бутылок.