Шестая жена короля Генриха VIII

– Она живет потому, что архиепископ Кранмер не желает ее смерти, – сказал Дуглас, пожимая плечами.

Король разразился коротким, неприятным смехом.

– Ах, вот что? Кранмер не желает смерти Марии Аскью? – язвительно сказал он. – Он не желает, чтобы была наказана эта девушка, так ужасно согрешившая против своего короля и Бога?

– Да, она очень виновна, и тем не менее прошло уже два года после ее преступного деяния. И это время использовано ею на то, чтобы кощунствовать над Богом и смеяться над королем, – заметил Гардинер.

– Ах, – сказал Генрих, – мы все еще надеялись вернуть на путь сознания и раскаяния это юное, заблудшее существо. Мы хотели показать нашему народу блестящий пример того, как мы охотно прощаем и снова делаем причастным нашей королевской милости всякого, кто раскается и отвернется от ереси. С этой целью, ваше высокопреосвященство, мы поручили вам силой вашей молитвы и убеждений вырвать бедное дитя из когтей дьявола, держащего ее в своей власти.

– Но Мария не поддается никакому влиянию, – с озлоблением сказал Гардинер. – Напрасно я рисовал ей муки ада, ожидающие ее, если она не вернется к истинной вере; напрасно я подвергал ее различным испытаниям и наказаниям; напрасно я приводил некоторых других раскаявшихся в ее тюрьму, заставляя их день и ночь молиться у нее. Мария остается непоколебимой, твердой как камень, и это человеческое сердце не могут смягчить ни страх пред наказанием, ни обещания свободы и счастья.

– Есть еще одно средство, которое не испробовано, – заметил Райотчесли, – средство, действующее сильнее всех исповедников, сильнее самых одушевленных речей и жарких молитв, средство, благодаря которому я вернул к Богу и истинной вере самых закоренелых еретиков.

– Что же это такое? – спросил король.

– Пытка, ваше величество!

– Ах, пытка! – повторил Генрих с невольным содроганием.

– Все средства хороши, когда они ведут к священной цели, – сказал Гардинер, набожно сложив руки.

– Надо лечить душу, истязуя тело! – воскликнул Райотчесли.

– Надо доказать народу, – сказал Дуглас, – что высокая мудрость короля не щадит даже тех, кто пользуется покровительством влиятельных и могущественных лиц. Народ ропщет, что на этот раз правосудие не совершается, потому что архиепископ Кранмер защищает Марию Аскью, а королева – ее друг.

– Королева никогда не может быть другом преступницы, – резко возразил король.

– Быть может, она не считает Марию Аскью преступницей, – заметил граф Дуглас с тихой усмешкой. – Ведь всем известно, что королева Екатерина очень сочувствует реформации, и народ, не дерзающий называть ее еретичкой, называет ее «протестанткой».

– Итак, действительно думают, что Екатерина покровительствует Марии Аскью и защищает ее от костра? – в раздумье спросил король.

– Да, так думают, ваше величество.

– Так пусть все увидят свое заблуждение и узнают, что Генрих Восьмой вполне заслуживает быть защитником веры и главой своей церкви, – воскликнул король с воспламенившимся взором. – Когда же я выказывал снисходительность и слабость пред наказаниями, чтобы могла явиться мысль о моей склонности к прощению и милосердию? Разве я не заставил взойти на эшафот даже Томаса Моруса и Кромвеля – двух знаменитых и в известном отношении благородных и великодушных людей – только за то, что они осмелились противиться моей власти и не принять моего учения? Разве я не послал на эшафот двух моих королев – двух прекрасных молодых женщин, любовь к которым еще наполняла мое сердце, даже когда я подверг их наказанию, – только за то, что они вызвали мой гнев? После таких блестящих примеров нашего карающего правосудия кто осмелится еще обвинять нас в снисходительности?

– Но в то время, ваше величество, – заметил Дуглас своим мягким, вкрадчивым голосом, – около вас не было еще королевы, признающей еретиков за истинно верующих и удостаивающей своей дружбы государственных изменников.

Король сдвинул брови, и его гневный взор остановился на приветливом и покорном лице графа.

– Вы знаете, я ненавижу эти скрытые нападки, – сказал он.– Если вы можете обвинить королеву в преступлении, говорите открыто. Если же вы этого не можете, то лучше молчите!

– Королева – благородная и высокодобродетельная особа, – сказал граф Дуглас. – Только иногда она подпадает влиянию своего великодушного сердца. Впрочем, быть может, королева с согласия вашего величества поддерживает переписку с Марией Аскью?

– Что вы говорите? Моя супруга ведет переписку с Марией Аскью? – крикнул Генрих громовым голосом. – Это – ложь, бесстыдная ложь, которую придумали, чтобы погубить королеву, так как всем хорошо известно, что я, много раз обманутый, наконец надеялся найти в этой женщине существо, которому я мог бы доверять. И теперь хотят лишить меня этого, отнять у меня и эту последнюю надежду; хотят, чтобы мое сердце совсем окаменело и чтобы в нем не могло найти уголка чувство сострадания. Ах, Дуглас, Дуглас, берегитесь моего гнева, если вы не сможете доказать то, что говорите!

– Ваше величество, я могу доказать это. Вчера еще леди Джейн передала ее величеству письмецо от Марии Аскью.