Шестая жена короля Генриха VIII

— Джон Гейвуд, подумайте еще раз! — промолвила королева. — Я не спрашиваю, хватит ли у вас храбрости, так как знаю ваше мужество. Но я хочу знать, хотите ли вы употребить эту храбрость в дело ради своей королевы?

— Ради королевы — нет, но ради благородной женщины, которая спасла моего сына, — да!

— Тогда вы должны стать моим защитником, если на нашем пути предстанут какие-либо опасности. Но, если того захочет Бог, с нашей головы не спадет ни волоса. Идемте!

Оба они стали торопливым шагом подниматься в полном молчании по подземному ходу и наконец дошли до места, где ход несколько расширялся, превращался в небольшую комнатку, по стенам которой было устроено несколько сидений.

— Теперь мы прошли половину дороги, — сказала Екатерина, — отдохнем здесь немного.

Она поставила фонарь на маленький мраморный стол посредине хода и присела, приглашая знаком Джона Гейвуда сесть около нее, после чего сказала:

— Здесь я — не королева, а вы — не шут короля. Здесь я — простая слабая женщина, а вы — ее защитник. Поэтому вы имеете полное право присесть около меня.

Но Джон смеясь покачал головой и, опустившись около ее ног, воскликнул:

— Святая Екатерина, спасительница моего сына, припадаю к ногам твоим и возношу тебе благодарственную молитву!

— Вы знаете этот подземный ход, Джон? — спросила Екатерина.

Шут, печально улыбнувшись, ответил:

— Да, я знаю его, ваше величество!

— Как, вы его знаете? А я думала, что это — тайна королей.

— Тогда вам должно быть понятно, ваше величество, что эту тайну знает шут. Ведь король Англии и его шут — молочные братья. Да, ваше величество, я знаю этот ход и однажды путешествовал по нем в слезах и печали.

— Как? Вы сами, Джон Гейвуд?

— Да, ваше величество! А теперь я спрошу вас: знаете ли вы историю этого подземного хода? Вы молчите? Благо тому, кто не знает ее! Это — длинная, кровавая история! Когда этот ход был выстроен, Генрих был еще молод, и у него еще имелось сердце. В то время он любил не только женщин, но и друзей, и своих слуг, особенно Кромвеля, всесильного министра. В то время Кромвель жил в Уайтголе, а Генрих — в королевских покоях Тауэра. Но Генриху было скучно без своего любимца, ему постоянно хотелось видеть его, и вот однажды министр устроил ему сюрприз, проделав этот подземный ход, над постройкой которого в течение года работало несколько сотен людей. Ах, как был тогда растроган король! Он со слезами и объятиями благодарил своего всемогущего министра за этот сюрприз. Не проходило дня, чтобы Генрих не отправлялся к Кромвелю этим ходом. И каждый день он все более и более убеждался, насколько Уайтгольский дворец великолепен и роскошен, а когда он возвращался в Тауэр, то находил, что это помещение совершенно не достойно августейшей особы и что его министр живет роскошнее английского короля. Это, ваше величество, послужило причиной падения Кромвеля. Король хотел обладать Уайтголом! Хитрый Кромвель заметил это и подарил ему эту драгоценность — свой дворец, над постройкой и украшением которого он проработал десять лет. Генрих принял дар, но падение Кромвеля стало неотвратимым. Король, разумеется, никогда не мог простить, что Кромвель решился преподнести ему такой дар, который был слишком драгоценен, чтобы Генрих мог отплатить равным. Таким образом, он остался должником Кромвеля, и так как это злило и раздражало его, то он поклялся погубить Кромвеля. Когда Генрих переехал в Уайтгол, он был полон решимости довести Кромвеля до эшафота. Ах, король — очень экономный строитель! Целый дворец обходится ему всего только в голову одного из подданных!

— Но вы, Джон, кажется, сказали, что однажды сами ходили этим путем?

— Да, ваше величество, и это было для того, чтобы проститься с благороднейшим из людей, вернейшим из друзей — с Томасом Морусом! Я до тех пор просил и умолял Кромвеля, пока он не сжалился над моим страданием и не пропустил меня через этот ход к Томасу Морусу, чтобы получить по крайней мере последнее благословение и поцелуй этого святого. Ах, ваше величество, лучше не будем больше говорить об этом! С того дня я стал шутом, потому что увидал, что в этом мире нет смысла оставаться серьезным человеком, если такие люди, как Морус, осуждаются, словно преступники. Пойдемте, ваше величество, пора двинуться вперед!

— Да, вперед, Джон! — ответила Екатерина, вставая. — Но разве вы знаете, куда мы идем?

— Ах, ваше величество! Разве я не знаю вас! И разве я не говорил вам, что Мария Аскью будет завтра предана пытке, если не согласится отречься?

— Я вижу, что вы поняли меня, — сказала она, ласково кивая ему головой. — Да, я иду к Марии Аскью.

— Но как вы найдете ее темницу, не рискуя быть замеченой и открытой?

— Джон, даже и у несчастных имеются друзья, и даже у самой королевы их несколько! И так угодно было случаю, а может быть и Господу Богу, что та маленькая камера, в которой содержится Мария Аскью, непосредственно примыкает к этому ходу!

— Она одна в своей камере?

— Да, совершенно одна. Стража стоит снаружи у дверей.

— Но если часовые услышат ваш голос и откроют дверь?