Шестеро вышли в путь

Нас быстро повели по тропе. Задерживаться не позволяли ни на секунду. Дядька задыхался и не поспевал за быстро шагавшими конвоирами. Тогда один поднял его за плечи, а другой подхватил за ноги. Дядьку понесли. Чтоб голова не болталась, он, напрягая шею, держал ее поднятой. Иногда он громко стонал — кажется, не от неудобства, а оттого, что в голове у него бродили какие-то очень уж печальные мысли.

Лес расступился. Нас вывели на полянку. Мельком я заметил большой рубленый дом, в стороне другой дом — поменьше, колодец, несколько огородных грядок, густой малинник и у самого малинника — сарай. Один солдат подбежал к сараю и отодвинул засов. Ворота распахнулись, и нас одного за другим втолкнули внутрь. У стены стоял Тикачев. Он с ужасом глядел на нас.

— И вас взяли? — сказал он. — Догадались, дьяволы, что я не один. Что же будет теперь, ребята?

Ворота закрылись, снаружи задвинули засов.

— Ладно, Леша! — сказал Харбов. — Хорошо, что пока все целы. Патетюрина не поймали, и Колька маленький ушел. Уж Ваня найдет, как сообщить в Пудож!

Дядька громко застонал.

— Что с вами, Николай Николаевич? — спросил Девятин.

— Одолела вражья сила, — сказал дядька со вздохом и замолчал.

Наступила тишина. Мы осматривали свою тюрьму. Сарай был сложен из бревен, двускатная крыша немного не доходила до стен, из-под крыши проникал ровный неяркий свет. Окон не было. На земляном полу стояло несколько чурбанов, старые козлы валялись в углу. В сарай вели широкие двустворчатые ворота, сбитые из толстых тесин. Крыша была тесовая; доски прогнили, кое-где отставали друг от друга. Вероятно, отсюда нетрудно было бы выбраться, если бы сарай снаружи не охраняли.

Мы расселись. Кто на чурбан, кто просто на землю. Мисаилов свернул папироску и закурил.

— Ну что ж, — сказал Харбов, — поглядим. Ты, Леша, больше нашего знаешь. Расскажи, что за люди. Просто бандиты или обманутый народ?

— Люди, — сказал Тикачев, — делятся на угнетенных и угнетателей. Но только революционная ситуация здесь пока еще не сложилась. Так что, я думаю, самое верное — постараться отсюда удрать.

Загремел засов, одна из створок ворот открылась, в сарай вошел уже виденный нами маленький офицер.

— Здравствуйте, господа! — сказал он.

Мы молчали. Офицер сел на чурбан и внимательно, не торопясь осмотрел каждого из нас. Подумав, он вынул из кобуры браунинг, покрутил им и сунул назад в кобуру.

— Это, я думаю, предосторожность излишняя, — проговорил он, как бы размышляя.

Мы молчали.

— Интересная встреча, — сказал полковник. — Так сказать, свидание друзей. Как же, господа, вы правите Россией?

Он ждал ответа, но мы молчали. Очень странно начинался разговор. Непонятно было, зачем офицер все это говорит.

— Да, я не представился, — сказал он. — Полковник Миловидов к вашим услугам. У вас тут есть кто-нибудь старший или вы все равны?

Мы переглянулись.

— Ты старший, — сказал Мисаилов Андрею. — Веди разговор.

— Так... — Полковник оглядел Харбова. — Разрешите узнать ваше имя, чин, звание?

— Секретарь укома комсомола.

— Так... — Полковник смотрел на него с любопытством. — Значит, вы на высокой должности. Правите, можно сказать, государством. А я прозябаю в лесной берлоге. Любопытнейший парадокс! Разумеется, родились в нищете. Отец пролетарий и мать пролетарка. Живете в реквизированном доме и прокучиваете реквизированные у буржуев богатства.

Харбов смотрел на полковника, ничего не понимая. Впрочем, полковник, кажется, и не ждал ответа. Ему просто хотелось говорить. Он, наверное, много за долгие ночи выдумал злых слов, обращенных к представителям нового строя, а сказать их было некому. Великолепнейшие монологи пропадали невысказанными. И вот наконец можно поговорить.

— В семнадцатом веке, — крикнул полковник, — предок мой заседал в земском соборе! А ваш в это время что делал? Холопствовал?

Трясущейся рукой он снова вытащил браунинг и сразу забыл о нем. Рука с браунингом тряслась, и я не мог оторвать от нее глаз: боялся, что полковник нечаянно спустит курок.

— Тысячу лет, — кричал полковник, — копили, строили, создавали, держава выросла на весь мир, и вдруг, изволите видеть, этакая вошь, тля, холоп пришел и все забрал! Традиции, право, честь — имеете ли вы об этом понятие, «товарищи»?

Он рассмеялся громко и неестественно, а смешно ему совсем не было. Его трясло от злости.

Он перестал смеяться и долго смотрел на Харбова. Опять он сунул браунинг в кобуру и, кажется, не заметил этого. Харбов смотрел на полковника и не мог решить, надо ли отвечать на эту истерику или лучше дать полковнику выговориться.

— И вот, — сказал полковник, — любопытнейшая встреча. Так сказать, исторический анекдот. Встречаемся мы с вами, и, можете себе представить, не я у вас, а вы у меня в руках. Что ж будем делать? Какой найдем выход из положения? Расстрел? Конечно, расстрел. Но не сразу. Мне хочется поговорить, я имею право побеседовать с вами. Вы меня шесть лет лишали этой возможности. Так сказать, отказывали в аудиенции. И вот наконец я ее получил. Горд и счастлив!

— Да ведь и мне интересно, — сказал Харбов, — я ведь диких полковников тоже не видел.