Шестиглавый Айдахар

Ничто не нарушало его покой и в эти дни. По-прежнему перед заходом солнца, поднимая облако золотой от вечерних лучей пыли, проносился на водопой к озеру большой табун лошадей. В вечерней тишине было слышно, как жадно, отфыркиваясь, пили воду животные, как заливисто и ясростно ржал жеребец, наводя порядок в табуне.

Кундуз с тревогой прислушивалась к этим звукам, и сердце сжимала тоска по Коломону, по воле, которую она так неожиданно потеряла. Приближалась осень. И хотя давно должна была наступить прохлада, дни были по-прежнему жаркими, а прилетавший из степи ветер нес зной и запахи нетоптанных трав.

Кундуз нездоровилось. Она лежала в юрте для рабынь исхудавшая, тихая, равнодушная к тому, что делалось вокруг. Вязкая дрема туманила сознание. Если бы она знала, что происходит в этот миг в юрте Тогуз-хатун, она бы нашла в себе силы подняться и подобно птице полететь туда.

А Тогуз-хатун в это время сидела в окружении остальных жен ильхана. Ярко пылала в светильниках черная вода земли, и оплывший от жира евнух, полуприкрыв глаза и раскачиваясь всем телом, рассказывал тонким голосом старинную легенду «Сал-Сал»:

– И выехало тогда чудище верхом на слоне,А ноги его волочились по земле…

Вдруг дверь тихо распахнулась, и воины с обнаженными саблями ворвались в юрту.

Кто-то из женщин слабо вскрикнул.

– Тихо! Пусть каждый останется на своем месте, – властно приказал черноусый воин.

Тогуз-хатун упала на ковер ничком, прижимая к груди атласную подушку. Воин шагнул к ней.

– Где девушка-кипчачка, которой ты отрезала косы?

Ханша то ли от испуга, то ли из-за упрямства молчала.

– Я последний раз спрашиваю тебя!

Тонко свистнула за войлочной стеной юрты стрела и, пробив ее упала у ног воина. На улице послышались крики, звон сабель.

Он наклонился и рванул Тогуз-хатун за руку:

– Поднимайся. Ты поедешь с нами.

Ханша стояла перед ним бледная, полураздетая.

– Оденься! – крикнул воин, тревожно прислушиваясь к звукам на улице.

Тогуз-хатун вдруг засмеялась. Она поняла, что стража уже обнаружила чужаков и близко освобождение.

– А я-то думала, что велят раздеться до конца…

– Придет время, и, быть может, ты услышишь и эти слова. А сейчас пошли… – Воин грубо схватил ее за плечо и приставил к горлу лезвие ножа. – Ну же!

Тогуз-хатун поняла, что отчаяние может толкнуть воина на все, а помощь была еще далека.

– Я отдам тебе девушку-кипчачку, – хрипло сказала она, косясь на острое лезвие.

– Поздно. Ты поедешь с нами…

Тогуз-хатун вдруг покорилась. Желание выжить любой ценой овладело ею.

Два воина подхватили ханшу под руки и потащили к выходу.

Черноусый обернулся к другим женщинам:

– Ваша очередь наступит в следующий раз… Мы сейчас уйдем, но если кто-нибудь из вас закричит, он больше никогда не увидит солнца!

Повизгивая, катался в страхе по полу похожий на кусок теста евнух.

Воины исчезли. Громкий топот копыт растаял в степи, и только гортанные крики погони да звон железа, когда схватывались в коротком поединке преследуемый и преследователь, эхом долетали из тьмы ночи.

Воины Салимгирея уходили в горы, в темные ущелья, где можно было укрыться от погони. Дерзкое, небывалое дело совершили они.

Долго обдумывал Салимгирей, как выручить Кундуз. Решение пришло неожиданно.

Ханские лошади, которых обычно гоняли на водопой к озеру, днем паслись в предгорьях, и воины Салимгирея, выждав удобный момент, связали табунщиков и, переодевшись в их одежды, сами погнали лошадей на вечерний водопой.

Когда животные утолили жажду, не стоило большого труда направить их не привычным путем, а повернуть на аул ханских жен. Обеспокоенная стража бросилась навстречу, чтобы в наступившей темноте полудикий табун не повалил юрты и не растоптал их обитателей. Этим и воспользовался Салимгирей.

Кундуз выручить не удалось. Воины его были обнаружены, и пришлось быстро уходить. Вот тогда-то, не видя иного выхода, Салимгирей и решил взять заложницей любимую жену ильхана – Тогуз-хатун.

Еще никогда не случалось в Орде такого. Примчавшийся в женский аул отряд нукеров ничего не мог поделать. Ночь укрыла дерзких воинов Салимгирея, и ветер унес пыль, поднятую копытами их коней. Головы виновных и невиновных приказывал рубить взбешенный хан.

Через неделю в Орду прискакал израненный монгольский воин. Стража сразу же привела его к Кулагу. Валяясь у ног ильхана, вымаливая себе жизнь, воин рассказал, что в горах на их отряд напали разбойники. Только его пощадили они, велев передать ильхану, что в условленном месте вернут ему Тогуз-хатун в обмен на девушку-кипчачку по имени Кундуз.

Гнев душил Кулагу, но выбора не было. Он смирил себя. Очень не хватало ему Тогуз-хатун, да и не мог позволить ильхан, чтобы подвластные ему народы заговорили о его бессилии и слабости. Придет время, и он жестоко покарает тех, кто посмел унизить его достоинство. Сейчас же предстояло согласиться на требование разбойников.

По приказу ильхана четверо нукеров повезли Кундуз в условленное место.

* * *

Прежде чем отпустить Тогуз-хатун, Салимгирей сказал: