Шестое чувство

– Постой, Аниськин. А мы что, его туда снова пустим?

– Почему нет? Он мальчик большой: восемнадцать есть? – есть. Какое мы имеем право запрещать?

Я с удивлением посмотрел на бывшего милиционера.

На языке вертелся вопрос, сродни удару ниже пояса. Про дочь. Про Машку его.

Промолчал. Тоже, наверное, маленькая подлость. Из тех, что, накапливаясь, превращаются в большое предательство. Не стал педалировать, повернулся к Егорочкину:

– А как у Совы настоящее имя?

– Я не запомнил, если честно. Она тихо что-то вякнула, да меня в это время отвлек кто-то. Федя, кажется.

– А помнишь, Салман обмолвился, что у него якобы «шляпу» воруют?

– Помню. У Салмана тайник. Там самый большой запас соломки. Где именно – знают только Салман и Федя. На блатхате хранить нельзя, такие правила. Каждый прячет долю общака у себя на легальных квартирах. В зависимости от уважения. Салман так самый уважаемый. Одно только непонятно…

– Чего?

– Как Салман может знать, что у него воруют, если он к «шляпе» даже и не прикасается? Тем более не меряет, не считает. Этим Федор занимается. Но тот про воровство молчит. Странно. Вообще… дед у нас с глюками…

– Уже у «вас»?

– Сказал же – соскочу! Вот помогу вам разобраться и съеду.

– Смотри, Сашка! Пойми, мне не пофиг. Вот этому дяде, бывшему милиционеру – начхать на тебя. А мне нет.

– Да ладно, студент. Ты из меня злодея не делай! У парня если есть голова на плечах – сделает все правильно. А коли нет…

– Даже если и нет!

– Есть у меня… голова. И меня вообще не тянет. А когда вмазался… не очень-то и понравилось. Как иголками изнутри по всему телу… а потом – «вертолет», как от водяры. Только… сильнее. Намного. И… необычно как-то. Светло, резко все кругом, сам легкий, чувствуешь, как силы прибавилось. А потом – в сон. Фигня, короче…

– Попробовал – и хватит!

– Хорошо, папочка.

– Да пошел ты! Долбодятел хренов.

– Сам ты…

– Хорош! – вмешался Аниськин. – Узнай мне… про Трафарета. Спроси напрямую у вашего Феди. И Сову мне определи, как звать, где живет и где вообще ее можно перехватить. Слышишь?

– Ладно. Я сегодня туда и закинусь. Можно, папочка?

– Можно, деточка. А будешь колоться, маленький, так коли себе сразу в задницу.

– Хватит, я сказал! – повысил голос Аниськин. – В коридоре телефон на тумбочке, снизу на нем бумажка с номером. Сходите, запишите себе.

– Уже… когда матери звонил.

– А раз уже… валите-ка вы все по домам. Студенты.

– На созвоне!

Спиной чувствую, как у него вытянулась физиономия.

Привыкай, дядя, к новым словам!

Глава 26

Сам погибай…

Героем утра наступившего понедельника был Вова Микоян.

Потому что у него с левой стороны лица под глазом, где-то на треть щеки, красовался огромнейший синяк. Лиловый! В довесок на лбу с той же стороны я заметил небольшую ссадину, а в уголке рта – свежий надрыв. Комплексная обработка!

– Не я это! – всполошился Ромка в ответ на мой негодующий взгляд. – Мы вообще не вместе на катере ехали. Вовка в городе остался.

– Рассказывай! – потребовал я у Микояна. – От и до.

Он зыркнул на меня исподлобья и снова стал возиться со своим басом – струну менял.

– Не скажет, – покачал головой Роман. – Я Вовку знаю. Гордый. Ка-ак горный орел. Вах!

– Не смешно, – буркнул Вовка. – Это мои дела.

– Это наши дела, – рассудительно заявил Андрюха Лысенко, по обыкновению барабаня у себя на коленях палочками. – Один за всех, значит, все на одного. Взяли отметелили самого безобидного. Надо наказывать!

– Кто это самый безобидный?

– Ты, Вова, ты!

Он из нашей четверки действительно – главный пацифист. Ромка – здоровый качок, к такому и задираться страшно. Андрюха – ловкий и резкий, как демон. Барабанщик же! А я… я живу долго. Когда квартет попадает в замес на какой-нибудь особо буйной свадьбе – мы всегда в состоянии за себя постоять. Главное – Вовку к раздаче не подпускать, а то соберет один все пряники в свое лукошко, никому другому и не достанется.

– Сами вы…

– Может, мы и «сами», но твой синяк – наш позор. Надо рассказать, Вова.

– Он Сонечку вчера провожал, – сдал друга Роман. – Они встречались тут, за площадью, где мы в прошлом году памятный знак на день города открывали. Помните? А лично Вова тогда орден подкрашивал на стенке порта. Он любит… ордена!

– Следил за мной? – вскинулся Микоян, сжав кулаки. – Дать бы тебе… в глаз, Рома.

– Повадился. Тебе уже дали, – бесстрастно заявил наш «деликатный» Рома. – Как теперь к любимой пойдешь? С повязкой? Вова Кутузов.

– Ромка! Кончай друга доводить. Ему и так плохо. А где Сонечка живет, кто знает?

– Я знаю! – сказал Андрюха, находясь в легком экстазе от одного ему слышного боя по коленным чашечкам. – На Ефремова. Недалеко от пляжа Песочный.

– Кто тебя просил? – снова взвился Вовка. – Я сам разберусь.

– Мы просто один раз вместе ее провожали. – Андрюха невозмутимо продолжал обстукивать себя палочками, прикрыв глаза от удовольствия. – В сентябре еще. Потом Вова на следующий день сказал мне «отвали». Я и отвалил.

– За Сонечку огреб? Да, Вовик?

– Я сам… Что вам всем надо от меня?

– Ничего не надо. А что «сам»? Об косяк «сам» ударился? Да?

– Об косяк!