Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших [вставлен проп. отр.]

— Люди голодают, — произнесла морщинистая женщина, когда разговор увял. Остальные согласно забормотали. — Я каждый день это вижу. Если бы только мы могли чем-то помочь несчастным!

Еще одна женщина встрепенулась, как клуша, готовая снести яйцо.

— Просто ужасно, что никто не хочет брать их на работу, когда работы кругом полно!

— Знаю, — кивнула мать, цокнув языком. — Я уговаривала Говарда до посинения. Он нанимает только тех, кого хочет, а не тех, кто больше всего нуждается в работе. Это позор!

Остальные ей посочувствовали.

— Это не правильно, что у немногих есть куда больше, чем им нужно, а у большинства — почти ничего, — сказал мужчина с тяжелыми веками. — Это аморально.

— Человек не имеет права жить ради себя самого, — поспешно вставила мать, отщипывая кусочек пирожного и косясь на мрачного мужчину у стенки. — Я постоянно твержу Говарду, что самопожертвование — высочайший моральный долг человека и единственная причина его появления на этом свете. В этой связи, — провозгласила мать, — я решила пожертвовать на наше дело пять тысяч золотых крон.

Присутствующие восхищенно заахали, благодаря мать за ее щедрость. И дружно решили, искоса поглядывая в другой конец комнаты, что Создатель вознаградит ее в следующей жизни. Затем принялись обсуждать, как много они теперь смогут сделать, чтобы помочь обездоленным.

Наконец мать повернулась к Никки, некоторое время смотрела на нее, а потом сказала:

— Полагаю, моя дочь уже достаточно взрослая, чтобы учиться помогать другим.

Никки сидела на краешке стула, счастливая от того, что ей наконец предоставляется возможность тоже принять участие в благородном деле. Будто сам Создатель указал ей к спасению.

— Я с удовольствием буду творить добро, матушка.

Мать вопросительно глянула на мужчину у стенки.

— Брат Нарев?

Мужчина растянул губы в странной улыбке. Глубокие складки пролегли вдоль крыльев его носа к краешкам губ. В этой улыбке не было веселья, как и в его темных глазах под густыми пегими бровями. На нем был грязный балахон и скуфья цвета запекшейся крови. Над ушами из-под наполовину прикрывавшей лоб скуфьи торчали вьющиеся волосы.

Потирая пальцем подбородок, он заговорил — и от звучания его голоса задрожали чашки.

— Итак, дитя, ты хочешь стать маленьким солдатом?

— Ну… нет, сударь. — Никки не понимала, какое отношение имеет солдатская служба к тому, чтобы творить добро. Мать всегда говорила, что отец пособник мерзких людей, солдат. Она говорила, что солдаты хотят одного — убивать. — Я хочу помогать нуждающимся.

— Именно это мы и пытаемся делать, дитя. — Жуткая улыбка будто приклеилась к его лицу. — Все мы — солдаты братства. Братства Порядка, или Ордена, как мы называем нашу маленькую группу. Солдаты, сражающиеся во имя справедливости.

Казалось, все стесняются смотреть ему в лицо. Бросят быстрый взгляд — и снова отводят глаза, а потом — снова быстрый взгляд. Будто его лицо — лекарство, которое нельзя принимать сразу, а нужно попивать мелким глотками, как горячую противную микстуру.

Взгляд матери заметался по сторонам. Глазки бегали, как тараканы от веника.

— Ну конечно, брат Нарев. Единственный род солдат, достойный существования, — солдаты милосердия. — Она заставила Никки встать и выпихнула ее вперед. — Никки, Брат Нарев — великий человек. Брат Нарев — верховный жрец Братства Ордена, древней секты, творящей волю Создателя на этой земле. Брат Нарев — колдун. — Она улыбнулась жрецу. — Брат Нарев, это моя дочь, Никки.

Мать подтолкнула Никки к «брату», будто вручала ее Создателю. В отличие от всех остальных Никки не могла оторвать взгляда от его глаз. Никогда она не видела таких глаз. В них ничего не было, кроме темной холодной пустоты.

— Рад с тобой познакомиться, Никки. — Он протянул руку.

— Сделай книксен и поцелуй руку, дорогая, — подсказала мать.

Никки опустилась на колено и поцеловала костяшки пальцев, старясь не коснуться губами паутины синих вен, покрывавших тыльную сторону волосатой ладони. Белые костяшки оказались холодными, но не ледяными, как она боялась.

— Добро пожаловать в наше сообщество, Никки, — произнес он глубоким рокочущим басом. — Я знаю, что под чутким руководством твоей матери ты исполнишь волю Создателя.

Никки подумала, что этот человек, наверное, похож на самого Создателя.

Больше всего из того, чем ее пугала мать, Никки боялась гнева Создателя. Она уже была достаточно взрослой и понимала, что ей пора начинать делать те добрые дела, о которых постоянно твердит мать, чтобы получить шанс на спасение. Все вокруг твердили, что ее мать — очень чуткий, высокоморальный человек. Никки тоже хотела быть хорошим человеком.

Но добрые дела казались тяжелым и суровым занятием — совсем не таким, как работа отца, где люди улыбались, смеялись и жестикулировали.

— Благодарю вас, брат Нарев, — проговорила Никки. — Я приложу все усилия, чтобы творить добро.