Шестое сомнение

И он, как фокусник, быстро достал из-под стола беличий прозрачный барабан с билетиками, скрученными в трубочку, резко крутанул его и немного повращав, остановил хлопком ладони, а затем достал из него первый попавшийся билетик.

– Айн, цвайн, драйн! – прокричал он, показательно разворачивая бумажку, – избирается Семён из военного городка авиаторов! Прошу поаплодировать победителю, товарищи! – произнёс членком торжественно и сам первый захлопал в ладоши, противно улыбаясь.

Пассажиры вялыми хлопками поддержали его. Затем членком достал из тумбочки стола красною книжечку с золотой надписью «Депутат Госдумы», развернул её, стёр ластиком старую надпись и собственноручно вписал имя нового владельца карандашом, который достал из-за уха: «Семён из посёлка авиаторов». Затем строевым шагом подошёл к обалдевшему Семёну, вручил ему депутатское удостоверение, долго тряс руку, не отпуская, и пафосно произнёс:

– От всей души поздравляю Вас! С честью носите это почётное звание народного избранника. И не посрамите достойный выбор нашего коллектива! – и сделал широкий жест рукой в сторону пассажиров вагона.

Второй торговец достал из-под кипы газет футляр со скрипочкой, аккуратно достал из неё инструмент, закрепил под подбородком, взмахнул смычком и стал играть «Марш авиаторов» немецкого композитора Хорста Весселя из документального фильма «Триумф воли», бодро напевая:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца пламенный мотор.

Затем, повернувшись к пассажирам, он взмахнул смычком как дирижёрской палочкой, приглашая спеть с ним припев. Хмурые народные избиратели нестройно поддержали его, запев вразнобой:

Всё выше, выше и выше

Стремим мы полёт наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ.

Но тут опять с грохотом распахивнулась дверь из тамбура, и в вагон вваливлись два здоровенных красномордых матроса, одетые в бушлаты с прикреплёнными на них аксельбантами и в бескозырках с надписью на ленточках «Громобой». Они стали рядом по стойке смирно, синхронно подняли правые руки, согнутые в локте, со сжатыми кулаками, приподняли по правой ноге, согнув их в колене, и одновременно рявкнули:

– Разрешите пёрднуть! – и по салону вагона разнеслось громкое, троекратное, приветственное: «Пр-р-р-р-уф!». Затем они также синхронно заложили руки за спину, поставили ноги на ширину плеч, задрали квадратные подбородки кверху и замерли, как истуканы, с невозмутимым видом.

– Это прибыл наш почётный караул к выборам депутата, – поспешил объяснить внезапное и эпатажное появление громил в вагоне членком. – Несколько, правда, запоздали, выборы уже состоялись, но ничего. Ступайте, ребятки, на кухню в соседнем вагоне, там вас покормят, – небрежно обратился он к матросам, указывая им пальцем обратно на тамбур. Верзилы молча повернулись и, подталкивая друг друга, также с шумом вывалились в тамбур.

Семён сел на лавку рядом с высоким сухощавым мужчиной, одетым в офицерскую шинель без погон и в форменную фуражку с кокардой железнодорожника, открыл депутатское удостоверение, так неожиданно вручённое ему, и с удивлением прочёл: «Податель сего документа имеет право:

Избираться и быть избранным.

Указывать на всевозможные недостатки.

Иметь своё мнение при себе.

Пользоваться бесплатно общественными туалетами и туалетной бумагой без перфорации».

Чуть ниже было написано: «Удостоверение выдано сроком на один год

без пролонгации. Главком избиркома: Сироткин С.С.», – и далее –размашистая подпись с красной печатью с изображением на ней кузнеца, ударяющего молотом по наковальне.

Прочитав странное удостоверение, Семён сунул его в карман брюк и стал смотреть в окно вагона. В сереющем утреннем рассвете видна была заснеженная долина, по противоположному краю которой скачкообразно двигались пять чёрных точек наперерез поезду. Состав в этом месте делал большую плавную дугу, огибая заболоченный участок долины, а странные точки двигались напрямик, и расстояние между ними неуклонно сокращалось.

– Вон они, гонятся! – вдруг неожиданно злорадно и громко сказал его сосед в офицерской шинели, до этого всё время молчавший и неотрывно глядевший в окно. Услышавшие его возглас пассажиры тоже стали пристально смотреть в окна, и кто-то испуганно воскликнул: