Шестой этаж

Неслучайно у Хрущева такой взрыв негодования вызвала ироническая фраза Виктора Некрасова о седоусом рабочем, который изрекает по всем вопросам абсолютные истины. Видно, Некрасов попал в очень чувствительное место — ведь седоусые рабочие, творение угодливых, льстивых литераторов, от имени на­рода вещали то, что решено было, как это называлось в начале прошлого века, «высшими правительственными местами». По обыкновению это были грозные одергивания и не подлежащие обжалованию приговоры. Большая почта, посту­павшая в газету, свидетельствовала, что у многих читателей воспитано чувство гегемона, они считают свое мнение непререкаемым и требуют самых крутых мер по отношению к тем, кто думает иначе. Миф о «самом лучшем в мире читателе», которому отдали дань многие — в том числе такой умный и трезвый человек, как Эренбург, не раз писавший о том, что у нашей литературы много слабостей, но зато замечательный читатель,— этот миф мы начали разрушать. И, кажется, не без успеха. А нынешнее время воочию продемонстрировало, каков он, этот самый лучший читатель, жадно набросившийся на низкопробные детективы, пор­нографию, хиромантию и т.д. и т.п.

С проблемой читателя так или иначе мы сталкивались чуть ли не каждый день. Но по-настоящему мы задумались над ней после одного случая, когда она проявилась в крайней, почти пародийной форме. Напечатана была подборка сти­хотворений Евгения Винокурова. Одно из них посвящено судьбе лошади. Элеги­ческое стихотворение о том, что век этого чудесного животного, с которым сто­летиями была связана вся жизнь человека, кончается:

Ракета, атмосферу прорывая,

Уйдет туда, где теплится звезда...

А ты, о лошадь, ты душа живая,

В наш сложный век исчезнешь без следа.

Можно ли было ожидать, что это совершенно невинное стихотворение вызо­вет шквал возмущенных откликов? В редакцию (и не только к нам, но и в дру­гие органы печати, а также, как говорили в пушкинские времена, «лицам, обле­ченным доверием правительства») пришло несколько десятков писем, обличаю­щих Винокурова и нас. В том числе демарш от маршала Буденного, главного авторитета в конных делах. Коллективные письма, резолюции собраний присла­ли чуть ли не все конезаводы. Одно я процитирую:

«Лошадь как сельскохозяйственное и транспортное животное, конечно, усту­пает в наше время свое место машине. Она уже не имеет сейчас такого громад­ного значения, как какие-нибудь 20—30 лет назад. К счастью, ушли навсегда те проклятые времена, которые описал Г. И. Успенский в своем рассказе «Чет­верть лошади», но забыть о том, что дала лошадь в прошлом, забыть, какую роль она сыграла в истории нашей страны, в победе революции, невозможно.

Конь-пахарь, конь-воин, конечно, ушел в прошлое, но чарующая прелесть русской тройки, захватывающее зрелище рысистых бегов и скачек, смелость, сила и удаль в народных конных играх, увлекательность многообразных видов конного спорта будут жить века и никогда не умрут.

Выступление Е. Винокурова на страницах вашей газеты не только бездарно и ложно, но и политически ошибочно, так как наше советское коневодство явля­ется одним из лучших в мире...»

И требование Винокурова наказать, письмо напечатать. Тринадцать подпи­сей и гербовая печать...

И нам пришло в голову: а почему бы не публиковать такого рода письма, в которых вульгаризаторство, опирающееся на официальные представления о за­дачах и месте искусства в общественной жизни, проявляется в крайнем, порой совершенно карикатурном виде? Разумеется, сопровождая их комментирующими заметками.

Письма мы получали такие, что нарочно не придумаешь. Когда в редакцию пришло послание кандидата наук (не биологических, не медицинских, это еще куда бы ни шло,— исторических!) Колпакова, призывавшего сжечь «Муху-цоко- туху» как вредное произведение, воспевающее переносчицу всевозможных опас­ных болезней, и набранное уже стояло в полосе, меня вызвал Косолапов:

— Вы уверены, что это не розыгрыш? Больно смахивает на пародию. Су­ществует этот Колпаков в природе, вы проверяли?

И я подумал: а вдруг действительно розыгрыш? Стали дозваниваться в Ду­шанбе, который был еще Сталинабадом, с трудом разыскали Колпакова, сотруд­ника одного из тамошних институтов, убедились, что он реальный человек. Кстати, его требование запретить сказку Чуковского некоторые читатели под­держали — взгляды эти даже в таком диком виде были распространены.