Шестой моряк

   Коридор пуст, и в этой части дворца я определенно уже бывал, хотя не сразу уж и припомню, в чьем обличье. Знакомый гобелен на стене — король наш Свирепец как умеет побуждает к покорности бунтовщиков Руйталирии... Допустим, здесь бывал Агнирсатьюкхерг Змееглавец, бывал Когбосхектар Без Прозвища, а Лиалкенкиг Плешивец тут дневал и ночевал. И память всей этой троицы ведет меня кратчайшей дорогой в знакомую уже галерею, до которой отсюда рукой подать.

   Тело Лиалкенкига 'в галерее, против ожиданий, не валялось, и не сказать, чтобы я сильно по этому поводу огорчался. Никто на сей раз  не помешает мне достичь двери синклита и трижды грянуть бронзовым молотком в бронзовый гонг. Видит Создатель, я голыми руками убью  всякого, кто встанет на моем пути.

   — Войди, смертный! — доносится из-за двери низкий перекатистый глас.

   Смертный... тоже мне, нашли смертного!

   Так, о чем же я  хотел  их спросить? Кажется, о магильоне.

   Но ведь у меня его нет.

   Незадачка.

   Магильон остался на груди у Лиалкенкига, а где сейчас обретается труп  боевого колдуна, можно только  гадать. Возможно, в научной трупорезке у дворцовых лекарей. Или на леднике в хозяйственном контуре Узунтоймалсы, ждет бальзамирования и погребения с воинскими почестями. Или погружен на телегу, как падаль, и свезен на нищебродский погост. Все зависит от того, как отнеслись к его смерти жрецы-мудрецы и как распорядились с ним обойтись — как с героем, павшим на посту, или как с предателем, умыслившим заговор против короля.

    Вот я уже и удручен его отсутствием в галерее...

    Между тем я — в зале синклита, стою в окружении роскошных глубоких кресел, из которых на меня вниматель но и недобро взирают самые могущественные маги королевства, и чувствую себя голым и беззащитным. Это я-то,  явившийся в этот нескладный мирок из бездны времен!..

   — Назови себя, отрок.

   — А... Арноарупт с Охифурха.

   — Как ты смел, грязный ублюдок...

   — Подождите, мастер Стиганбахебр!

    Этот голос я узнаю среди тысячи. Еще бы: он диктовал  мне Веление на Алтарном поле.

   — Подождите, — повторяет Свиафсартон Страхостарец. — Не говорите ни слова, просто задайте труд своему зрению и проникните в истинную суть этого юного наглеца.

    Колдуны привстают  в своих креслах, темные, нахохленные, как стервятники на свежих могилах. Их взгляды  пронизывают меня тысячью отравленных стрел.

   — Так это и есть Элмизгирдуан Угольно-Черный? —  нарушает затянувшееся молчание один из жрецов.

   — Что же в нем черного? — недоверчиво усмехается другой. —  Рядится в какие-то белые тряпки, смазлив, будто мужеложец...

   — Я не чувствую в нем той древней силы, о какой сви детельствуют скрижали, — бурчит третий.

   — Только поэтому вы так непочтительны к своему гостю? — иронизирует четвертый.

   Это сборище облезлых стервятников глумится надо мной, полагая, что их совокупная магия сильнее меня. Или же у них  есть какой-то секрет, который дает им право думать, будто они в любой момент способны обуздать мой внезапно высвобожденный гнев. Или же они совершенно уверены, что я не стану истреблять  их одного за другим простым движением пальца, поскольку все еще нахожусь во власти Веления. А когда — и если! — Веление будет исполнено и потеряет для меня свое значение, мне станет не до этого живого паноптикума. Как ни кинь, все выходит, что они ощущают себя в полной безопасности, эти общипанные мудрецы. Может, так оно и есть.  Но отчего-то мне вдруг припоминается скабрёзная шутка, услышанная в одном из прежних миров: как назвать мудреца, который ведет себя как дурак? Муд-ак...

   Хорошо, а  как тогда назвать меня? Я тоже имею  все основания полагать себя обремененным мудростью  тысячелетий, но сейчас, стоя посреди синклита и не ведая даже, с чего начать, сознаю себя полным дураком.

   Поневоле начинаешь думать и складывать кусочки мозаики в узор.

   Давно, кстати, пора было этим заняться. Но Веление гнало и гнало меня вперед, от тела к телу, не давая остановиться и пораскинуть мозгами. А редкие паузы,  что выдавались в этой нелепой гонке, были заполнены принцессой Аталнурмайей Небесницей... а значит, мозги либо заняты были другим, либо не работали вовсе.

   Паршивое положение.

   — Утихомирьтесь, господа, — возглашает Свиафсартон, легко и без натуги перекрывая своим голосом  все остальные. — Коль  скоро  Элмизгирдуан явился в синклит, следовательно, ему есть что сказать или есть о  чем нас спросить. Рассвет близок. Не так ли, демон?

   — Я не демон, — повторяю в очередной уже раз, просто чтобы не молчать.

   — Он не демон! — фыркает кто-то из жрецов. — Даже не демон! Кого же ты поднял из мрака, Страхостарец? Клоуна?!

   — Достаточно, мастер Биаплегдикон, — осаживает его Свиафсартон. — Мне известно ваше недоверие к мудрости предков.  Давайте наберемся терпения и выслушаем  нашего гостя.

   — И, если повезет, проведем следующую ночь в своих  постелях, — ворчит Биаплегдикон.

    Голоса величавых старцев умолкают, и в зале синклита повисает вязкая, смоляная тишина.  Становится слышно, как у кого-то из жрецов урчит в животе, а за окном кри чит утренняя птица, возвещая скорый восход светила.

    Я должен, должен что-то говорить.