Шествие в пасмурный день

Сэцуко протянула руку к фляжке и, не вставая, напилась воды. Холодная струйка потекла мимо губ за шиворот, и Сэцуко сразу же ощутила озноб. Наверно, снова поднялась температура… «Она не совсем нормальная, — сказал Сёити, когда женщина ушла, — она родом из здешней деревни, там и сейчас живут ее родители и братья. Еще в девичьи годы над ней надругались какие-то проходимцы, и с тех пор она тронулась умом. Ее приютил настоятель, и вот уже почти двадцать лет она живет в этом храме. Очень работящая, не представляю, как бы настоятель справился без нее со всем здешним хозяйством. Раньше она ухаживала за человеком, который жил здесь до меня, — он был парализован и не вставал с постели тринадцать лет. Теперь она обслуживает меня. Настоятель сказал: сколько бы перерождения ни ожидало Киё-тян, она обязательно попадет в рай. Кие— это ее имя». Сёити с сочувствием поглядел на Сэцуко и продолжил свой рассказ, стараясь успокоить разволновавшуюся девушку: «Здешний храм пользуется своего рода правом экстерриториальности, а местные жители беспрекословно подчиняются авторитету настоятеля. Все роженицы деревни из поколения в поколение прибегают к услугам супруги настоятеля. И можно себе представить, каким уважением она пользуется в деревне, где нет врача. Короче говоря, по всем важнейшим вопросам здесь идут за советом в храм. Деревенский староста, учитель и полицейский не составляют исключения. Поэтому даже такой конченый человек, как я — „красный“ и к тому же чахоточный, — может, пользуясь покровительством настоятеля, спокойно жить здесь в нынешние тяжелые времена. Настоятель и мой отец — друзья еще со студенческих лет. Меня до сих пор удивляет, как могло случиться, что мой отец, обыватель до мозга костей, и настоятель храма долгие годы оставались верны своей дружбе». Вновь появилась женщина и внесла большой поднос, на котором были расставлены блюда с вареным рисом и красной фасолью, яичницей-глазуньей и листьями папоротника в соевом соусе. Сёити лишь из вежливости попробовал от каждого блюда, снова откинулся на подушку и закрыл глаза. Сэцуко взяла палочки для еды, но почти не притронулась к угощению. Длительная поездка в переполненной электричке, а потом в поезде слишком утомила ее, и она с трудом боролась с охватившей ее усталостью. «Здесь не бывает недостатка в рисе с красной фасолью и в поминальных мандзю, которые приносят крестьяне», — усмехнулся Сёити.

«Может быть, я расплакалась оттого, что все, окружавшее Сёити, показалось мне слишком обыденным», — подумала Сэцуко. Невыносимая, тяжкая жизнь Сэцуко соприкоснулась с давно забытой ею спокойной жизнью Сёити — и это нарушило равновесие в душе девушки. Уже много месяцев прошло с тех пор, как Сэцуко перестала жить обыкновенной человеческой жизнью. «По-видимому, вы тоже себя неважно чувствуете. Меня крайне беспокоит ваш кашель», — тихо сказал Сёити, не открывая глаз. «Вы правы, во время последнего медицинского осмотра у меня в легких нашли затемнения». — «Зачем же вы поступили так безрассудно — поехали в такую даль?» — «Я должна была обязательно передать вам это».

Сёити взял тетради и с грустью сказал: «Хотя нет опасений, что я погибну от бомбежки, все равно, чувствую, и мне недолго осталось жить. Поэтому у меня не больше прав хранить эту рукопись, чем у вас». Но дело вовсе не в том, кто из нас проживет дольше, хотела возразить ему Сэцуко, но смолчала…

Вновь наступила ночь, и Сэцуко в темноте опять увидела пристально устремленные на нее глаза Сёити. Снова в ушах прозвучал его голос: «Так вы специально приехали ко мне в такую даль, чтобы передать тетради?»