Шифр Магдалины

Данфи потер затылок рукой, но с тем же успехом мог бы его и почесать. Что такое апокриф, подумал он, и что значит все им прочитанное? Ответить на этот вопрос было невозможно. Письма были полны тайн, значительных и мелких, важных и не очень. Чтение их напоминало прослушивание только одного участника телефонной беседы. Кое-что казалось очевидным. Что-то прояснялось само собой. Обо всем остальном можно было только гадать.

12 июля 1941 г.

Мой дорогой Карл!

Рад узнать, что Вам удалось убедить мистера Паунда, что нашему молодому человеку опасно оставаться в Париже. Нельзя суверенностью сказать, что может произойти в будущем году, но из соображений благоразумия его следует удалить на безопасное расстояние от места военных действий. Ведь, в конце концов, он наш raison d'etre,[45] и без него у нас не останется ничего, ни надежды, ни цели.

Я полностью согласен с Вами в том, что Швейцария — достаточно безопасное место, и не только для нашего Гомелеса. Имущество Общества должно послужить достижению наших целей в послевоенной ситуации, какой бы она ни была, и нужно приложить все усилия, чтобы защитить названное имущество. Памятуя о его значимости, следует принять все меры предосторожности, чтобы его удаление из воюющих стран не вызвало ненужную сумятицу или шумиху. Исходя из сказанного, я предлагаю осуществить упомянутые трансферты с помощью наших контактов с Банком международных финансовых соглашений в Базеле. Они знают, как провести ликвидацию ценных бумаг, которые могут быть затем реинвестированы через Цюрих или Вадуц. (Насколько я понимаю, нашей целью в данный момент должно стать скорее сохранение капитала, нежели финансовый рост.)

«Значит, у „нашего молодого человека“ все-таки есть имя. Гомелес. Кто он такой?» — размышлял Данфи, но тут же отбросил мысль о нем. Все равно не было никакой возможности узнать наверняка.

Одно становилось яснее с каждой строкой — то, что Даллес с Юнгом принимали на себя все большую ответственность за судьбы и цели того тайного общества, к которому принадлежали. А именно…