Шипка

«А знают ли братушки, кто наступает на этом участке? — встревожился Минчев. — Догадываются ли они, что Эски-Загра и Казанлык вовсе не главная цель Сулейман-паши, что собирается он наголову разбить русских и снова утвердиться на правом берегу Дуная?» Он отобрал все письма, где говорилось о цели этого наступления (слава богу, болтуны еще не перевелись!), и отложил их в сторону. Остальные порвал на мелкие клочки и сунул в сумку. Увидел свою одежду, спохватился: «Мне надо срочно переодеться! Сейчас рискованно выдавать себя за почтальона. Если турки не опознали убитого, они могут искать дезертира, бежавшего из армии вместе с почтовой сумкой!» Он быстро переоделся. Теперь к братушкам, им наверняка будут интересны эти письма!

Он спустился вниз и отвязал лошадь: пусть плетется куда глаза глядят! Отыскал другую тропу и взял вправо. Тропа, изрядно попетляв между камней, пошла на крутую гору, заросшую буком и кустарником. Поднимался он долго, пока не почувствовал усталость. По лицу обильно струился пот, рубашка стала такой мокрой, что ее можно выжимать. Тропа привела к обрывистому спуску, уткнувшемуся в широкую, заросшую травой дорогу. Он присел за густой зеленый куст и стал наблюдать. На дороге — ни души. Йордан собрался перебежать ее, но из-за поворота неожиданно вынырнула печальная колонна болгар, подгоняемых разъяренными башибузуками, Плетки свистели в воздухе непрерывно и с силой опускались на головы, плечи и спины невольников. В этот яростный свист вплеталась гортанная турецкая ругань, злая и жестокая.

Башибузукам никто не отвечал. Минчев припомнил себя точно в таком же строю. Подумал: а что ответишь? Разве самое доброе слово способно умилостивить башибузуков?

За поворотом дороги послышались громкие крики. Тотчас показались всадники на взмыленных скакунах. Верховые ругались по-турецки. И первых, кого они ударили, тоже были турки, башибузуки…

III

У Мустафы Алиева все началось с пылкой любви. Года три назад он встретил болгарку такой необыкновенной красоты, что готов был запамятовать и коран, и аллаха, и жестокие обычаи, которыми жил его род. Для сородичей могло быть терпимым (конечно, в порядке большого исключения), если бы эта болгарка была помакиней [27]одной с ними веры, но полюбившаяся девушка исповедовала православие и потому принадлежала к отвратительному племени гяуров, которых правоверному турку положено не любить, а презирать. Однако Мустафа любил, и любил так, что не пожелал бы жениться ни на одной турчанке, самой правоверной и преданной аллаху и корану. Любовь была взаимной. Они уже подумывали о том, чтобы бежать из Болгарии и не попадаться на глаза ни туркам, ни болгарам.

Случилось, что он проговорился о своих чувствах отцу и был строго наказан. Даже после этого Мустафа часто бывал в соседнем селе и был счастлив, когда имел возможность поговорить с возлюбленной. Однажды болгары, которых он встретил на околице, посмотрели на него с такой ненавистью и прошептали такие ругательства, что ему тотчас захотелось вернуться домой. Но он пошел в село и был не рад этому. Все жители от мала до велика собрались у церкви. Хоронили молодую девушку, убитую турками. Он спросил у мальчишки, как звали эту несчастную. Парень назвал имя его возлюбленной.

Домой Мустафа после этого не вернулся. Ходили слухи, что он прячется в лесах, но видеть его не видели. Ночной порой он нагрянул в село, и не один, а с группой преданных ему парней. Мустафа знал убийцу и наведался в его дом, чтобы привести в исполнение задуманный приговор. Такая мера наказания предназначалась и отцу, вдохновителю убийства, но в последнюю минуту он пожалел старика и велел высечь его розгами.

С тех пор его отряд налетал на турецкие деревни подобно вихрю: быстро и неожиданно. Он забирал отнятые у болгар вещи и возвращал их хозяевам. Турки пытались поймать его, но из смогли. Поговаривали, что Мустафу укрывают болгары и бедняки турки, возмущенные злодейством своих соплеменников.

Когда началась война русских с турками, он стал нападать на башибузуков, грабивших болгарские села и истязавших болгар. Башибузуки боялись Мустафу пуще русских.

…В этот ранний чао Алиев возвращался из очередного набега. Он только что прогнал большую группу башибузуков и торопился в лес. Отряд проскакал с десяток верст, когда вожак заметил группу болгар, гонимых башибузуками.

— За мной! — крикнул Мустафа и подхлестнул лошадь.

Башибузуки гпали женщин, мужчин и совсем юных девушек. Помешала ли им пыль, поднятая на дороге всадниками, или они приняли конников за своих, но удирать башибузуки не стали и продолжали хлестать плетками всякого, кто хоть немного отставал от длинной колонны.

Мустафу они узнали, когда он был уже рядом — на разгоряченном коне и с поднятой саблей. Глаза его, налитые кровью, были немилосердно жестоки.