Шипка

Ответ подпоручика не понравился Осман-паше. Он сморщился, нахмурив красивые густые брови, нависшие над большими, пристально смотрящими глазами, и спросил; теперь уже у Скобелева:

— Если это не составляет вашей тайны, ответьте, генерал, что происходит сейчас под Еленой и что слышно о войсках, которые должны были оказать мне помощь?

— О войсках таких не знаю, — сказал Скобелев. — а под Еленой Сулейман-паша имеет успех. — Подумал и уточнил: — Временный, ваше превосходительство.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ 

I

Генерал Аполлон Сергеевич Кнорин был глубоко убежден в том, что от его гибели на войне пользы для любимого отечества не будет. Он не стремился, как многие другие, лезть под пули и шрапнель, но если такое поручение возлагалось на него высокой особой — соглашался очень охотно и давал понять, что смысл его жизни в том и состоит, чтобы выполнять высочайшие повеления не считаясь ни с чем, в том числе и со смертельной опасностью. С большей охотой он старался бывать на глазах государя императора и главнокомандующего, где его считали своим; он аккуратно приезжал на редут под Плевной, прозванный «закусочным», там приятно проводили время за трапезой, много пили и много ели, находили повод для того, чтобы польстить государю, который, как и все смертные, любил хорошие слова и примечал тех, кто их произносил. Аполлон Сергеевич сказал немало лестного, восторженного и потому считался в свите государя весьма милым собеседником.

Он был в Елене, когда стало известно, что Сулейман-паша готовит в этом месте сильный удар и постарается облегчить положение загнанного в мышеловку Осман-паши. Было, конечно, известно, что Сулейман-паша не в меру честолюбив и чересчур бездарен, что он нё пожелает возвеличивать славу другого паши. Но попытку он сделает, хотя бы ради того, чтобы избежать осуждения в будущем: мог прийти на помощь и не при-

шел. Таким образом, нападение на Елену становилось вполне вероятным. Болгары-соглядатаи подтверждали это единодушно, а прибежавшие болгарки сообщили и дату предполагаемого наступления. Болгарки прикидывались не знающими турецкого языка и смогли подслушать все, о чем говорили между собой болтливые турецкие офицеры. Быть может, они чего-то не поняли или поняли не так, как следовало? И все же что-то должно произойти — в этом Аполлон Сергеевич был уверен. Он составил для себя подходящий маршрут: из Елены он поедет в Тыр-ново и встретится с командиром корпуса, сробщит ему о предполагаемом наступлении турок, потом он наведается в Габрово и навестит в госпитале князя Жабинского. А там будет видно: или Аполлон Сергеевич отбудет в главную квартиру, или вернется сюда, в Елену.

С Жабинским он не виделся несколько недель, с момента приезда князя в Габрово. Получив известие о его ранении, он стал сокрушаться и запрашивать командиров и медицинские учреждения: где и как ранен князь, удалось ли его эвакуировать, где он теперь и как проходит его лечение? Ответы пришли утешительные: майор Жабинский ранен легко незадолго до решающего штурма, когда был взят Большой редут; эвакуировали его в собственном экипаже, так как рана позволяла не лежать, а сидеть; лечение идет успешно, и есть основания полагать, что майор Жабинский в ближайшее время вернется в строй.

Майор Жабинский… Теперь майора Жабинского уже нет, есть подполковник Владимир Петрович Жабинский! Эту весть и намерен доставить ему в госпиталь Аполлон Сергеевич Кнорин. Одновременно с другой новостью: о награждении орденом святого Владимира.

Вещи были упакованы быстро, и генерал Кнорин приказал ехать в Тырново. В дороге он вспомнил, что может встретиться с башибузуками или черкесами, и потому решил завернуть в деревушку, где стоял штаб гусарского полка, и потребовать конвой, способный отогнать башибузуков и черкесов.

В сельском домишке он застал командира полка, невысокого, усталого, с воспаленными глазами и взлохмаченной темной бородой. Он сонно взглянул на генерала и приготовился выслушать очередное приказание, на которые не скупились все вышестоящие начальники. Но это распоряжение было но из трудных, и полковник тотчас распорядился отрядить пол: сотни гусар.

— Полковник, вы однофамилец или родственник того Пушкина? — спросил Кнорин.

— Я его сын, — ответил полковник.

Генерал пожал ему руку и произнес с улыбкой:

— Невезучий род. От стольника до пиита! Я вам не завидую, полковник!

Генерал ушел, а полковник Пушкин в ярости сжал кулаки: такое сказать про отца! И, как бывает в подобных случаях, тут же припомнилось многое: выпады против поэта и попытки очернить его родословную, унизить его и его предков, показать, что Пушкин вовсе не тот, кем считает его просвещенное общество. Александр Александрович подошел к окну. Генерал уже садился в карету, к ней спешили вооруженные гусары. Конечно, долг повелевал проводить высокопоставленное лицо. Но это выше его сил, его могли выдать глаза. Такими, вероятно, бывали глаза у отца, когда он видел несправедливость. А он ее наблюдал часто.