Шипка

Теперь и Суровов заметил фоски, торчавшие из-за каждого камня. Он положил ружье на уиор, высмотрел на ружье едва различимую мушку, подвел се под фоску и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, не показавшийся громким среди множества других. Игнат мало верил, что его выстрел мог быть метким, но феска больше но появлялась. Он перевел мушку на другую феску и опять выстрелил. Феска по-прежнему крутилась над камнем, и это стало злить Суровова. Он послал еще одну пулю, еще и еще, пока не исчезла и эта феска.

— Хорошо стреляешь, Суровой, молодец! — похвалил ротный.

— Рад стараться, ваше благородие! — спокойно ответил Игнат, отыскивая новую цель.

— А теперь дадим работу штыкам! — попытался улыбнуться Бородин, — Пусть они но ржавеют! Вперед, ребята!

Рота заходила во фланг турок. Они заметили десятки бегущих русских солдат и закричали свое протяжное «алла, ал-ла». Крики их больше походили на стон, чем на призывный клич. Они, видимо, решились перейти в контратаку. Из-за груды серых камней показалось дюжины три солдат с примкнутыми штыками. «Алла, алла, алла!» — кричали они уже так громко, что это больше походило не на стоны и вопли, а, скорее, на воинственный клич, зовущий на смертельную схватку.

— Я вам покажу «алла»! — закричал в свою очередь Игнат и, странно пригнувшись, понесся навстречу туркам. — Вперед, ребята, коли и лупи басурмана, громи нехристя!

Турки сбавили скорость, потом они перешли на шаг, а затем, словно одумавшись, повернули обратно. Суровов все же сумел догнать последнего турка и с силой воткнул в его спину зеркальный штык… Потянул ружье на себя, опрокинул пронзенного турка, вытащил штык и хотел для верности угостить его еще и прикладом, но вспомнил сЛова ротного, что русские лежачего не бьют и что добивать раненых могут только дикари. Его обогнал Панас и догнал Иван Шелонин.

— Вот и я! — задыхаясь от быстрого бега, сообщил Иван.

Суровов ничего не ответил: противник снова открыл огонь, да так метко и сокрушительно, что пришлось залечь и схорониться за большими гранитными глыбами, щедро разбросанными природой по всем Систовскпм высотам.

— Суровов! — окликнул его ротный. — Вон наши пушки бьют, видишь?

— Так точно, ваше благородие! — подтвердил Суровов.

— Я напишу записку, надо срочно доставить ее на батарею. Пусть-ка подкатят орудие да помогут, их огонь погорячей, чем наш!

Суровов схватил записку и побежал на батарею. И вдруг опешил: впереди себя, в тылу батареи, он заметил притаившиеся красные фески. Таились они недолго и через минуту-другую рванулись вперед. «Они же собираются напасть на пушки! — догадался Игнат. — Батарейцы их не видят, они смотрят в другую сторону, а турки…» И, не раздумывая, Суровов бросился наперерез вражеской группе.

— Ура! — подбодрил он себя истошным крикомд Не отдавая себе ясного отчета, Игнат бежал к туркам и кричал так, словно собирался напугать своим криком, как когда-то напугал медведя в дремучих вологодских лесах.

Турки тоже заметили его. Человек пять, отделившись от общей группы, неслись уже на него, вопя свое неизменное «алла» и изготовившись к штыковому бою. Было поздно принимать какое-то новое решение, тем более что спина у человека, как говорил молодой генерал Скобелев, защищена хуже, чем грудь. Он увидел турка — рослого детину с большими черными усами. Тот что-то дико кричал, намереваясь проколоть Суровова штыком. Игнат опередил его и сильным ударом опрокинул навзничь. На него бросились сразу двое турок, и Игнату пришлось действовать штыком и прикладом. Силы он почувствовал в себе столько, что, кажется, будь штык его в сажень длиной, он нанизал бы на него, как на вертел, чертову дюжину этих свирепых и злых людей, украсивших свои; головы нелепыми красными фесками со смешными кисточками на макушке. Игнат успел приколоть еще одного Солдата, но тут же выронил из рук ружье: его правую руку просадил штыком пятый турок. Суровов бросился на солдата, и они стали кататься по примятой и окровавленной траве, пока не прибежали заметившие эту сцену артиллеристы и не прикончили турка прикладами.

— Герой, настоящий герой! — сказал поручик Стрельцов, протягивая ему левую руку. В правую он тоже был ранен, об этом свидетельствовал порванный в клочья и залитый кровью рукав офицерского мундира.

— Они на вас втихую! — доложил Суровов.

— Ты нас своим криком предупредил, молодец! — сказал Стрельцов, — Плохо нам было бы!..

— Потому и кричал, и в атаку на них пошел, — неловко улыбнулся Суровов.

— Этих побил, а те уже не рискнули! — Стрельцов показал на порпешно уходивших турок.

Суровов вынул из кармана помятую, красную от крови бумажку и протянул ее подпоручику. Тот быстро пробежал глазами записку.

— А-а-а, Бородин! — обрадовался он, — Непременно выручим! — Взглянул на побледневшего солдата. — А тебе, братец. на перевязку: кровью истечешь!

— Мне еще доложить надо, — сказал Игнат.

— Сам доложу, — улыбнулся ему Стрельцов.

— Вы уж позвольте, ваше благородие! — взмолился Суровов. — Силы у меня еще есть, мне в роту надо!

Стрельцов взглянул на него, вспомнил, что он сделал для батареи, и не мог отказать: