Он поцеловал ее и до того растрогался, что тут же всплакнул. Скупая мужская слеза повисла на его седом усе и заблестела прозрачным стеклышком, но он уже не замечал ее и не мог оторвать взгляда от нежданной гостьи. И, только взглянув на солдата, старик словно опомнился и сказал:
— Русци солдат Иван!
— Иван? — изумилась она. — Вы так похожи на другого Ивана! Я встретила того в Кишиневе.
— Наверное, это я и был, — сказал Шелонин. — Это когда вы брата искали, из болгарского ополчения.
— Тодора! — подтвердила она, — Здравствуйте!
— Здравствуйте, Лена, — сказал он и протянул здоровую левую руку.
— А что у вас с правой? — удивилась она. — Вы ранены?
— Укусил турчонок.
— Надо же — укусить руку!
— Он бы и горло перегрыз, столько у него было злости! — улыбнулся Шелонин.
— А за что?
— Ятаган отцовский я взял в руки…
— И малые, и старые — все они звери! — вырвалось у Елены.
Старик стал расспрашивать, где была все эти годы племянница и как она добралась до Болгарии. Елена отвечала не спеша: ей хотелось, чтоб ее понял и дядо Димитр, и этот русский солдат. Говорила она то по-болгарски, то по-русски. Рассказывала о работе в русском госпитале, о переправе через Дунай, о передвижении вместе с русской армией к Тырнову. Улыбаясь, заметила, что русские ее не обижали, а, наоборот, везли на повозках, кормили. Ее сундучок с одеждой и сейчас движется где-то в обозе.
Выглядела Елена усталой, но держалась бодро и все время улыбалась, отвечая на вопросы старика.
— Крестного не встречала? — спросил он.
— Дядю Данчо? — Елена привстала со стула. — Нет. А где он?
— Ко мне заходил, важную бумагу оставил для русского генерала. Очень торопился куда-то. Думаю, подался он на Стара Планину
[11].— Как бы я хотела увидеть этого доброго человека! взволнованно произнесла Елена.
— Увидишь еще… У меня-то долго пробудешь?
— Побуду, пока русские не освободят наше Габрово, — ответила девушка. — Ванюша, — обратилась она к солдату, — наше Габрово — лучший на земле город!
— Да, да, хубов
[12] град, — подтвердил старик и с улыбкой проговорил еще что-то.— Дядо Димитр сказал, что в Габрове живут веселые, по очень скупые люди, — чуть слышно сказала Елена, почувствовав, что Шелонин не понял последних слов старика. — Но это неправда, Ванюша, это про себя сами габровцы придумали, такой они народ! Я потом о них расскажу!
Старик засуетился и вышел из комнаты. На этот раз он задержался на целых полчаса. Вернулся с посудиной, похожей на русские крынки для молока.
— Перцы, ты их любишь! — пояснил старик.
Елена перцам очень обрадовалась, она ела сама и угощала Ивана. Зная свой лютый красный перец, Шелонин пытался отказаться, но эти перцы были сладкими и вкусными, и съесть их можно было много. Иван ел и похваливал.
— Плох тот болгарин, — сказала Елена, — который не заготовит перцы на целый год!
— Как у нас капусту и огурцы, — заметил Шелонин.
— У нас делают и огурцы, и капусту, но перцы!.. — Елена подложила гостю еще полдюжины перцев. Старик попытался было налить ему и ракии, но Елена так решительно запротестовала, что рука Димитра повисла над столом, не дотянувшись до большого кувшина с крепкой болгарской водкой: — Ему больше нельзя. Он солдат, а у русских очень строгая дисциплина. Потери-то у вас на Дунае были или бог миловал? — вдруг спросила Елена.
— Были, Леночка, были! — Шелонин вздохнул, — В нашей роте турка пятерых потопил, двоих убил, а семерых ранил. Нашего ротного контузило, да он все равно в строю остался.
— Много! — вздохнула Елена и невольно понизила голос: — А война еще только началась!
— Может, она скоро и кончится, — высказал предположение Шелонин. — Может, и без потерь больших обойдемся. Турки-то по всем линиям бегут, мы их догнать не можем.
— Хорошо бы без потерь, Ванюша, люди у вас такие хорошие!
После обеда Елена стала спешно прибирать запущенную стариком квартиру. Деду и Ивану она сказала, что ей надо засветло наведаться на окраину Тырнова, где, по слухам, сегодня расположатся болгарские ополченцы. Возможно, там удастся встретить и брата Тодора.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
I
Степану Остаповичу Ошуркову кажется, что пожатие руки, которого он удостоился недавно, можно будет чувствовать всю жизнь. Его напутствовал сам князь Черкасский — представитель фамилии не только известной ныне но и оставившей свой глубокий след в русской истории. Кто из просвещенных людей России не знает эту фамилию? Она берет начало от Мамелюка султана Египетского, и прослежена отечественными биографами с пятнадцатого века. Сам князь, говорят, ведет- свою родословную чуть ли не от сотворения мира. «Впрочем, — улыбнулся Степан Остапович, — все мы ведем свою родословную от сотворения мира. Для всех Адам и Ева были прародителями».