Шипы Черного Ириса (СИ)

По коже пробегает дрожь. Невольно откидываю голову назад, давая ему возможность целовать шею и все что пожелает еще. Он отрывается от меня лишь на мгновение, чтобы прохладными губами коснуться моих ресниц, скользнуть к уху и ощутить его жаркий шепот. Как губы могут быть такими прохладными, а дыхание жарким? Что-то беспокоит. Не хочу об этом думать. Не хочу думать.

А он шепчет слова любви. Шепчет.

- Я люблю тебя, моя маленькая! - ласково говорит он.

И... наслаждение смывает с меня ледяной волной гнева. Он не может меня так называть! Не может! Я вздрагиваю всем телом при следующем поцелуе. Еще не знаю почему, но хочу его оттолкнуть. Такое верное плечо, моя опора вдруг превращается в яростный гранит. Его мышцы каменеют. Нежный взгляд влюбленного становится полон ярости. Он легко хватает мои руки и закидывает мне за голову, чтобы я не пыталась его оттолкнуть. Его руки намного длиннее моих, поэтому ему это легко удается.

- Тебе будет очень хорошо, моя маленькая! - снова шепчет он.

И эти слова, словно ключ открывают дверь воспоминаний. Перед глазами разверзся ад: на полу, на кафельной плитке - везде было битое стекло и осколки зеркала, которое упало раньше меня. Стекло режет кожу, вонзается в колени, разрезает ладони. Я кричу и плачу. Чувствую, как по виску струится что-то теплое. Его рука хватает мои волосы, когда он входит. Его движения всегда резкие, максимально болезненные, но сейчас каждый толчок его бедер оборачивается еще большей агонией, потому что от этого стекло входит в кожу куда глубже. Приходится вынести вес его тела, не опуститься на локти или живот, потому что иначе рискую порезать руки куда сильнее, чем сейчас. Ладони и колени скользят от крови. И его хриплый шепот, сквозь довольный смех: 'Тебе будет очень хорошо, моя маленькая! Тебе ведь уже сейчас хорошо, а, сука?' И как бы я ни умоляла, как бы ни кричала, все заканчивается, только когда он удовлетворен. Только после этого я могу попытаться встать, попытаться посмотреть на разрезанные руки и ноги.

Воспоминание проносится перед глазами в один миг, в сотую долю мгновения. Но этого хватает. Я не позволяю себе вспомнить остальное. Не позволяю, потому что знаю, кто я. Знаю, что будет, если я позволю себе вспомнить.

Я все еще у берега реки. Амадей все еще целует меня, хотя уже разобрался с воротом платья и теперь наслаждается грудью, пока одна его рука поглаживает мое бедро. Второй рукой он все удерживает мои запястья.

Ну, уж нет! Умирать вот так? Никогда!

Я вывернулась из его захвата. Он поднял на меня удивленный взгляд. Но не успел ничего сказать, как я оттолкнула его от себя. Его отбросило метров на двадцать назад. Он легко перекувыркнулся в воздухе и эффектно приземлился на одно колено и руку, пропахав небольшую борозду в земле.

- Пошел от меня, кровосос паршивый! - ору я на пределе связок.

Слезы жгут лицо. Ну почему я недостойна даже смерти без этой мерзости? Неужели все, на что я гожусь - секс? Даже голодный вампир не может сделать ничего, кроме как отыметь меня! Я пустышка! Кукла для веселых игр на полчасика!

- Маленькая моя, я... - начинает мой носитель в попытке подойти.

Я поднимаю на него глаза. Смаргиваю слезы и отчаянно ясно понимаю, что не хочу так умирать! Теперь, наверное, уже мои глаза горят яростью!

- Никогда, упырь, никогда не смей называть меня так! - ору я что есть сил.

Удивленного Амадея сносит невидимой волной и отбрасывает на старый широкий ствол дерева. Небо резко темнеет. Солнце пропадает, и мы оказываемся в непроглядной мгле. Но все равно его я вижу прекрасно и ненавижу. Амадей медленно поднялся с земли. Его прилично шатало, как будто пара оплеух могла нанести вампиру серьезный вред. Дерьмовый из него актер!

- Аврора, прошу...! - закричал он. Его голос заглушился нарастающим гулом холодного ветра.

Единственное мое желание - остаться одной. Перестать существовать, наконец!

Я опустила руки и чувствовала, как ярость, жалость к себе, ненависть к людям, злость на вампира и еще с десяток отвратных эмоций сплелись в какой-то невероятный живой комок внутри меня, а еще через секунду он тысячами тонких нитей устремился к коже, наружу. В голове играют слова последнего мужчины в моей жизни, словно мелодия, поставленная на повтор: 'Женщина действует тоньше, ласковее и убивает незаметно'. Хочешь тоньше? Отлично!

Я не знала, что значили эти слова для Амадея, но у меня они вызвали невольное сравнение с растениями, с силой природы, которой я всегда восхищалась. Я с восторгом смотрела на пучки травы, которая пробилась через трещины в асфальте, или на то, с какой скоростью пень от срубленного дерева снова покрывается молодыми тонкими побегами. Корни растения впиваются в любую, даже самую каменистую почву, чтобы разорвать ее на части.

Когда я снова открыла глаза, мои руки стали похожи на толстые сильные древесные корни. Черные, они словно змеи устремились к вампиру. Обвили его тело и легко вышвырнули куда-то за дубовые деревья, куда-то, где я уже не могла его разглядеть.