Широки врата

Ланни хотел обсудить не своё семейное положение, о котором Рик давно знал, а то, что он может сделать для дела, которому они оба были искренне преданы. Его возможности были поистине исключительными по нескольким причинам. Как американец он должен считаться нейтральным в отношении разногласий старой Европы. Также, имея внешность и положение, которые для своих героев выбрал Голливуд, он для многих людей отождествлял очарование экрана. Его богатая жена обеспечила ему доступ к великим и сильным мира сего, а его подлинная профессия искусствоведа давала ему основание для перемещений из одной столицы в другую. Такой человек несомненно был в состоянии оказать реальную помощь делу социальной справедливости.

«Я не писатель или оратор», — сказал он, — «Я думаю, что вёл слишком легкую жизнь и никогда не стану профессионалом, а буду только дилетантом. Но я могу получать информацию, но должно быть какое-то место, куда бы я мог её предоставлять для использования».

«Уикторп и Олбани на это дадут тебе средства c очень либеральной отчетностью», — заявил англичанин с озорством в глазах. «Без сомнения», — сказал Ланни, — «они уже имели со мной разговор на эту тему. Но как они используют ту информацию, которую я им предоставлю? Все, что они хотят от Гитлера, это натравить его на борьбу с Россией, а я могу придумать для него более интересное занятие».

— Что, например?

— Ну, пусть дерется c Муссолини за Австрию.

«Пусть Робби добудет тебе дипломатический пост», — предложил Рик, — «и ты сможешь развлекаться, натравливая всех своих врагов друг на друга!»

— Во-первых, мой отец никогда не будет иметь влияния в Вашингтоне, а наш Государственный департамент, как я слышал, собирается делать тоже, что ваше министерство иностранных дел. Я хочу предоставлять мою информацию в то место, где она будет служить нашему делу.

До этого времени лучшее, что мог придумать Ланни, была помощь Эрику Вивиану Помрой-Нилсону в написании пьес и редких статей для тех немногих газет и еженедельников, которые были открыты для идей социалистической направленности. Это была трагедия положения обоих друзей: если принимать такие идеи, то осуждаешь себя на неуспех. Становишься гласом вопиющего в пустыне. Можно также кричать воронам и воробьям и рассчитывать только на их внимание.

Всё стало еще хуже, когда почти два года назад Адольф Гитлер захватил власть в Германии. До этого времени Ланни и Рик могли верить партиям и помогать их печатным органам. Это были: Социалистическая партия Франции и Лейбористская партия Британии, группы, которые стояли за мир и международное взаимопонимание, за уничтожение эксплуатации и власти финансовых олигархов. Но кто сейчас может стоять за мир, когда нацисты используют всю мощь Германии на вооружение, а генерал Геринг собирается создать ВВС, чтобы терроризировать Европу? Ланни и Рик, указывая на это, были обруганы своими бывшими товарищами, заявившими, что они сошли с ума. Рик оказался, к своему стыду, на стороне Уинстона Черчилля, громогласного империалиста, в то время как Ланни Бэдд стал приверженцем Лиги армии и флота!

Рик спросил: «Ты все еще собираешься поехать в Германию и представляться как друг Геринга?»

«Я не знаю», — ответил Ланни. — «Ничто не мешает попробовать. Он может только выдворить меня».

— Конечно, он уже имеет все сведения о тебе, Ланни!

— Я об этом уже думал, но ты знаешь, как это бывает, каждая бюрократия допускает промахи. Кроме того, ты должен помнить, что жирный Герман настолько безнравственен, что ему трудно поверить в честность кого-либо. Предложения, которые мне он сделал, должны казаться ему для меня неотразимыми. Он может думать: «Ну, а если человек их принял и начал действовать, то он должен играть в левака в Англии и Франции». Вот так дела делаются. Всё хитро закручено, сам черт ногу сломит, а вероломство сидит на измене и предательством погоняет.

«Ты плохо подходишь для этого, Ланни», — предупредил друг, который хорошо его знал.

«Ну, а я в этом не уверен», — был ответ. — «Честный человек может быть очень успешен, как лжец, ведь никто не верит ни единому его слову. Нацистов можно убедить, что я серьёзен, но они никогда не будет совершенно уверены, насколько я серьёзен и сколько уровней есть в моих трюках! Все, что я хочу, чтобы только один человек знал, кто я в действительности».

«Мне кажется, ты начинаешь чертовски неудобную карьеру», — заявил драматург.

III