Широкое течение

— Вы не сделаете так! Вам нельзя ехать одной. Вам, как ребенку, нужен провожатый. Я не отпущу вас одну, поеду с вами… — Он шагнул к ней. — Ради бога, не возражайте.

Таня пожала плечами, улыбнулась грустно и снисходительно:

— Я не возражаю.

— Благодарю вас… Татьяна Ивановна… Таня…

Иван Матвеевич поклонился ей и вышел.

5

В тот вечер во дворце Антон долго искал Таню, обеспокоенный ее исчезновением, обошел все залы, со многими перекинулся словом; возле самой лестницы в тени заметил Марину Барохту с Семиёновым — он в чем-то убеждал девушку, уговаривал, но лицо ее было, как всегда, неприступно-надменным, отвергающим; и Антон отметил про себя: «Кажется, у Ивана Матвеевича намечается новый объект для ухаживаний».

Володя Безводов сказал Антону, что Таня была здесь и, должно быть, ушла домой.

— Ты так был увлечен Люсей, что про всех забыл.

— Пустое! — буркнул Антон. Но во дворце ему стало скучно. Люся тоже не захотела оставаться, и ему пришлось провожать ее.

«Почему Таня ушла, не повидав меня? — думал он, возвращаясь назад. — Неужели она и в самом деле ревнует меня к Люсе? Но это же смешно! Завтра же спрошу ее об этом. И посмеюсь…»

Поток рационализаторских предложений не уменьшался, а увеличивался; со всего Союза и из-за границы — Румынии, Венгрии, Польши, Болгарии, Китая — шли письма молодых рабочих с настойчивой просьбой поделиться опытом. Им надо было отвечать. Но комплексная бригада теперь собиралась реже: Антон по горло был занят подготовкой и сдачей экзаменов. С Таней они виделись урывками, она казалась замкнутой, молчаливой, на приветствия его лишь кивала головой. Он пристально смотрел на нее, но она отводила свой взгляд; Антону хотелось крикнуть во весь голос: «Неужели из-за Люси?!.. Это же смешно, глупо!» Но Таня решительно уклонялась от разговора.

Антон сдавал один предмет за другим. Гришоня поражался его выносливости, и сам лез из кожи, тянулся за ним, ни за что не хотел отставать!..

В июне Антон сдал последний предмет — историю.

Простившись с учителем, он вышел из класса и тихонько притворил за собой дверь. В коридоре он встретил Гришоню с Сарафановым, они ждали его.

— У меня четверка, а у Ильи троечка, — радостно известил Гришоня, суетясь возле Антона. — А у тебя как? Вижу, что опять пятерку отхватил — ишь, как расцвел, точно тысячу рублей по облигации выиграл… — И, подпрыгнув, обнял Антона и возбужденно закричал: — А ведь сдюжили, Антошка, выдержали, сдали! Оч-чень интересно! А трусили…

— Если бы я ответил, какой главный город в Нидерландах, я бы тоже четверку получил, — расстроенно бубнил Сарафанов, как бы оправдываясь.

— Не горюй, Илюша, — утешал его Гришоня. — Для тебя и тройка — украшение.

На бульваре Антон опустился на скамеечку и, запрокинув голову на спинку, сквозь просветы в ветвях поглядел на темное небо. Вдоль Млечного Пути густым тусклым потоком, не рассеиваясь, тек дым, заволакивая звезды. Одна звезда, словно не выдержав горькой духоты, сорвалась и полетела в пропасть, за крыши города, оставляя мохнатый, игольчатый след.

Жадно вдыхая ночную свежесть, Антон погружался в забытье. Нетерпеливый возглас Гришони вывел его из оцепенения:

— Надолго ты тут уселся?

Антон не пошевелился, не оторвал затылка от жестких планок спинки, проговорил, как бы извиняясь:

— Я посижу еще… А вы идите… Сходите в кино, честное слово…

— А говорил, отметим этот день, — обиженно упрекнул Гришоня.

— И правда, — согласился Сарафанов и упрямо мотнул лошадиным лицом. — Одичал я совсем с этой учебой. Поедем в Центральный парк, пива выпьем…

Антон остался один. И тут же перед ним возник желанный образ Тани. Ему захотелось увидеть ее немедленно, сию же минуту, чтобы сказать ей о своей радости, о своей любви. Сначала он устремился к ней домой, но по дороге вдруг передумал и повернул к Фирсоновым: вернее всего, она там.

Дойдя до подъезда, Антон одним махом влетел на третий этаж и, прислушиваясь к гулким ударам бьющегося сердца, нетерпеливо позвонил. Савельевна впустила его, негромко известив:

— Алексей, к тебе…

Взглянув на Антона, Алексей Кузьмич отступил, ошеломленный:

— Что с тобой? На тебе лица нет…

— Я… бежал… — произнес Антон срывающимся голосом, прошел в комнату Алексея Кузьмича и, застав там хозяйку, поклонился: — Здравствуйте, Елизавета Дмитриевна.

Та пристально посмотрела на мужчин: обеспокоенно — на вошедшего, вопросительно — на мужа, и в смущении опустила на колени шитье.

— Откуда ты? — спросил Алексей Кузьмич.

— Из школы, — заговорил парень возбужденно. — Сдал, Алексей Кузьмич, все предметы на «отлично».

— Молодец, — похвалил парторг и, пройдя к открытому окошку, задымил трубкой.

Наступило неловкое молчание. Елизавета Дмитриевна начала шить. Поглядев на ее склоненную голову с короной красиво уложенных кос, на Алексея Кузьмича, усиленно попыхивающего трубкой, и, предчувствуя в этом неестественном молчании что-то недоброе для себя, Антон спросил:

— Где Таня? Не знаете, Алексей Кузьмич?

Алексей Кузьмич положил трубку на подоконник, за занавеску, решительно подступил к Антону, крепко стиснул его плечи, сказал, подтолкнув к креслу:

— Сядь.