Турчанова Оксана

Шиза и Малыш

Пролог. Шиза

Как все-таки красиво горят деньги. Особенно, когда их много, и когда это — валюта. Миллион долларов, вспыхивая разноцветными огнями, догорал в пламени ошалевшего от моего безумия костра. Я — Шиза. И меня нельзя купить ни за какие деньги. Потому что они мне не нужны. Деньги не могут принести счастье. Они несут смерть. Чем больше денег, тем больше смерти.

Можно было, конечно, распорядиться ими по-другому, потратить на благотворительность, отдать нуждающимся, потратить на себя…. Но…. Не верю я никому и ни во что.

Дебильная у нас страна. Если отдать этот миллион куда-нибудь в детский дом, то клерки из гороно сразу же учредят какой-нибудь фонд для контроля за расходованием денег, после чего деньги будут разворованы, и выплачены на зарплату работникам фонда. Причем немалую, потому что оклады они будут устанавливать сами. Подарить нищему — пропьет за месяц…. Отправить по объявлению, нуждающемуся в срочной операции? А где гарантия, что это не жулики?

Не придумав ничего лучшего, я поступил, как всегда. Как Шиза. И пошли все к черту!..

Часть 1. Шиза

Глава 1

Я — Шиза. То есть шизофреник, если кто не понял. Маленькое, страшное, но очень умное чмо. Ну и что? Зато я научился и в этом находить свои маленькие гаденькие радости и живу довольно счастливо и весело. Хотя, конечно, весельем трудно назвать то, что я стараюсь сделать и принести людям.

А что я могу дать людям кроме своей ненависти к ним, к их счастью и беззаботной жизни? Они ко мне относятся как я того и заслуживаю. Как к уроду, который никогда ничего не добьется в жизни, и они правы, потому что с самого рождения меня преследует печать неудачи и невезения. Как только я стал адекватно оценивать окружающий мир и людей, я возненавидел себя. Потому что любить себя, как любят другие люди, я не могу. А как я могу себя любить, если при одном взгляде в зеркало, мне хочется плюнуть на того уродца, которого вижу там, или дать ему в рожу.

Ясное понимание того, что я очень сильно отличаюсь от других детей, пришло ко мне в первом классе. Надо мной издевались за мою внешность. Меня били за беззащитность. Ровесникам нравилась моя ранимость и мои горькие слезы.

В формировании личности ребенка основную роль играют семья, друзья и школьные учителя. Полноценной семьи и друзей у меня не было. Как и должно было произойти, с учителем мне тоже не повезло. Вряд ли есть плохие ученики, скорее всего, есть плохие учителя, которые не смогли подобрать отдельный ключик к душе каждого из воспитанников. Которые не сумели разглядеть талант в них, к какому бы то ни было предмету или делу, а наоборот, своей деспотичностью и придирчивостью втоптали в грязь и задушили всякие ростки прекрасного в душе ученика, по их мнению, ни к чему не годного.

Моя первая учительница Надежда Григорьевна Дуркацкая ничего не сделала, чтобы школа стала для меня светлым ростком в грустной и темной жизни. По возрасту, она давно должна была уйти на пенсию, но продолжала работать ради мизерной зарплаты, которая все равно превышала нищенскую пенсию российского учителя. В силу достопочтенного возраста и профессиональной усталости самыми лучшими учениками для нее были забитые и послушные тихони, предано заглядывающие в рот и ловившие каждое слово и жест. Непоседливость и пытливый ум ребенка рассматривались Дуркацкой как покушение на ее учительский авторитет и подвергались жесточайшему диктату, за что у своих бывших учеников она заслужила нелестное для педагога прозвище «Железный Феликс».

Все мое детство привело к тому, что я стал задумываться, чем же я отличаюсь от других, почему я — объект для насмешек? Сделанные выводы были для меня неутешительны.

Ударить я никого не мог. Отца у меня не было, поэтому меня никто не учил драться. Да и переданная по генам от нескольких предыдущих поколений моих предков покорность судьбе не давала даже и мысли промелькнуть, что я могу кого-нибудь ударить.

В своих грезах я мечтал, что когда-нибудь откроется дверь, войдет отец, про которого ничего не рассказывала мама, и мы пойдем с ним гулять. И никто не сможет обидеть меня, потому что папа никому не даст меня в обиду.

Но однажды вечером, когда мама уложила меня спать, а сама болтала о горькой жизни с единственной подружкой, я узнал скрываемую ею правду о моем рождении. Моя мама была не то что не красавицей, а даже не забитой серой мышкой. Она была отвратительной крысой, на которую ни разу не бросил взгляд ни один мужчина. Тем не менее, природа брала свое, и ее желание прижать к груди и оберегать родное беззащитное существо, которое будет зависеть от нее и которому она будет нужна, вынудило ее пойти на крайний шаг.