Шизопитомник

– Плохо ты меня знаешь, – через остаточные всхлипы заверил Сергей Николаевич. – Даже когда у меня в подчинении было всего восемь штатных единиц, в коллективе постоянно грызлись четыре группировки, а я у них – отец родной и мировой судья с последним словом. С тех пор я сильно продвинулся в искусстве управления рабочей массой. Мне столкнуть тебя с тобою, что плюнуть в чужой компот! То-то цирк начнётся, клоуны отдыхают.

Ольга не стала спорить. Слушая успешного представителя отечественной управленческой элиты, она готова была поверить в любое свинство.

– Теперь и я сомневаюсь, кто из вас оригинал, – вздохнула она. – Думала тот, что почивать ушёл, а выходит, что ты выглядишь убедительней на роль российского самодура при должности.

Сергей Николаевич ощутил в себе двойственность: с одной стороны он убедил других в своей подлинности, с другой – его, вроде, пытались слегка опустить.

«От этого быдла другого и не дождёшься», – решил он и сосредоточился на позитивной стороне опознания.

– Вместо того чтобы ехидничать, лучше бы о себе доложили. На случай обнаружения ваших двойников, – предложил Сергей Николаевич. – Ирина, может, расскажешь о себе, раз уж очнулась? Чего воздух через лёгкие зря гонять?

Ольга вопросительно взглянула на Рыжего Клоуна – не повредит ли той лишнее усилие, но он и сам с интересом смотрел на Ирину.

– Если трудно, молчи, – Сергей Николаевич с деланным равнодушием пожал плечами.

– Отчего же. Я чувствую себя намного лучше, – Ирина на минуту задумалась и без кривляний приступила к автобиографии: – Мой среднестатистический день соткан из разговоров и текстов, которые превращаются к вечеру в мутный сгусток абсурда. За потраченные на этот бред годы болит и душа, и тело. Особенно глаза и спина. Прихожу домой, ужинаю и растворяю муть рабочего дня в ретроградных медитациях. Вспоминаю что-нибудь из детства: огни ночного города, звёздное небо, засасывающее бездонностью, медленную реку за бортом катера… В детстве мне хотелось объять весь мир, раствориться в каждой его частичке. Сейчас то же самое, но уже нет времени на практику. Когда-то мне хотелось любить. Потом любить и быть любимой одновременно. А теперь хочу быть собой и только. Не тратить силы и время на фантазии и пустые ожидания. Иногда бывает страшно. Путешествия в Астрал дают силы принимать мир таким, какой он есть. Я обычная женщина, которая то верит себе, то не верит. Поздно быть другой. Полжизни прожито.

Ирина замолчала, обессилев. Даже Сергей Николаевич, видя как ей тяжело, не решился требовать анкетных подробностей. Зато с лестницы донеслось:

– А дальше?

Ольга резко повернулась.

– Санитар, ты что ли? Подслушиваешь? А кто за тебя спать будет? Или ты, как Сергей Николаевич, двойника в койке оставил? Мёрзнуть без твоей нежности и ласки.

– Заткнись, дура! – крикнула Светлана, высовываясь из-за плеча Владимира Кирилловича.

– Что, Чебурашка, и тебе не спится, – обрадовалась Ольга новой жертве. – Спускайтесь к нам. Мы тут жития святых мучеников готовим к выпуску. Для защиты от внедрения новых злобных двойников.

Владимир Кириллович и Светлана зафыркали, но спустились. Светлана придвинула свободный диван к ложу Сергея Николаевича и уселась на него вместе с Владимиром Кирилловичем.

– Ну, кто следующий? – деловито спросил Сергей Николаевич, когда все устроились.

Добровольцев не нашлось.

– Пусть Ольга про себя скажет, – предложил Владимир Кириллович, хитро прищурившись.

– Что ты щеришься, кабан карбонатный? – грубо попыталась отбиться от исповеди пофигистка, но все, включая Рыжего Клоуна и Ирину, горячо поддержали предложение.

Ольга неодобрительно посмотрела на Рыжего Клоуна, потом на довольного поворотом событий Сергея Николаевича и безразлично спросила:

– В прозе или в стихах?

– Да хоть по фене выкаблучивайся, – разрешил Сергей Николаевич.

Ольга минуту томила публику, потом встала на свой диван и, подражая то ли Ахмадулиной, то ли Пятачку, нараспев продекламировала:

Не хватало сейчас до конца мне открыться

И раздать без остатка всё, что пело в душе,

Что когда-то чирикали утром мне птицы,

Что мне виделось в снах, что забыто уже.

Всё оставлю себе. А уж если дороги

Мне не будет назад – что ж, и тут проживу.

Истопчу сто тропинок, не щадя свои ноги.

Счастья малый кусок я и здесь украду.

Сделала книксен и, не дожидаясь оваций, уселась на своё место.

– Дура, – сказал Владимир Кириллович.

Светлана присоединилась к его мнению:

– Тебя мы точно от твоей копии не отличим. Пролепечет она что-нибудь складное, и пойди пойми…

– …кто из вас больше ху, – заржал Владимир Кириллович.

Ольга вздохнула и, глядя на главврача, грустно пробормотала:

– «Папа», «мама» говорит плохо, но при падении матерится уверенно.

– Лихо отбрехалась, – одобрил Рыжий Клоун. – Жаль, в Аду тебе ничего не светит.