Шкатулка с секретом

Сон не шел. Тоня ощутила вдруг такое одиночество, как будто кроме нее никого нет не то что в этом поселке, а во всей вселенной. Наверное, все же она начала засыпать, потому что ей вдруг показалось, что она лежит на чем-то твердом, а над ней раскинулось огромное небо с мириадами звезд. Антонина хотела найти на небе ковш Большой Медведицы, но его не было, и Полярной звезды тоже не было. И Тоня понимала, что звезды такие крупные и яркие, каких не могло быть на северном небе. Пахло свежестью, и ее ложе тихонько покачивалось.

«Да ведь я на корабле, – поняла она, – а вокруг открытое море. Или даже океан».

Антонина вздрогнула от свежего ветерка и очнулась на самой обычной кровати в самой обычной комнате. Что это был за сон? Во всяком случае, он оказался куда приятнее яви. И вообще, лучше быть одной, чем с такими родственничками, как у нее. Мать бросила в младенчестве, тетка… Пожалуй, тетка относилась к ней неплохо, и она, Тоня, могла бы быть к ней повнимательнее.

Тетя Лина умерла, когда Тоня еще жила с Викой. Оказывается, она уже давно болела. Онкология. Но никому не говорила, даже своему мужу. Ему-то уж всяко не нужно было говорить – все равно помощи никакой не дождалась бы.

Но то, что тетка не обратилась к племяннице, это уж, конечно, Тонина вина. Выходя замуж, она думала, что уходит из той квартиры навсегда, что дядьку-то уж точно больше никогда не увидит. Думала, что перевернула эту страницу своей жизни. И ошиблась, конечно, как и всегда.

Тетка не лежала в больнице, дома и то недолго была на больничном. Дядька позвонил, сказал, что умерла вчера вечером, и попросил денег на похороны. А если бы не деньги, то и не позвонил бы. Тоня прибежала – как, что, отчего умерла-то? Тут и выяснилось все про теткину болезнь. В участковой поликлинике так и сказали – лечение ничего не дало, она все про себя знала и родственникам говорить запретила.

Ну, похоронили, поминки справили, а через несколько дней позвонил ей дядька – и ну по телефону матом крыть. Тоня к тому времени уже отвыкла от его криков, поэтому просто бросила трубку. Так продолжалось два дня. Наконец он сообразил, что криками ничего не добьется, и объяснил суть.

Оказалось, тетя Лина завещала свою долю в квартире племяннице, нотариально все оформила, а дядьке ничего не сказала. Ужас, как дядька рассвирепел, Тоня никогда его таким не видела. Судом грозил, адвоката нанял. Я, орал, тебя, такую-сякую, вообще без площади оставлю! Справки принес, что он пенсионер и инвалид труда. Откуда только взял? Купил, наверное, инвалидность. Он всегда был здоров как бык, на нем стадион вспахать можно было.

Нотариусу, видно, слушать все это надоело, он и спросил строго: чего конкретно от племянницы хотите? Чтобы она вам квартиру отдала? В честь чего? Дядька так оторопел и снова начал про больного пенсионера, которого все обижают. Ну, нотариус его из кабинета выгнал, а Тоне вполголоса сказал, что закон, конечно, на ее стороне, но дядька может судиться, ему спешить некуда и заняться нечем. Втянет Тоню в тяжбу, а ей это надо? Лучше договориться по-хорошему, чтобы квартира была у них пополам. А он уж дядькино согласие обеспечит.

Тоня на все была согласна. Она, как обычно, от крика в ступор впала, ничего не соображала. На том и порешили. А только пользы от такого соглашения Тоне мало было. Сначала-то она у мужа жила. А потом, когда от Вики ушла и домой заявилась, на свою законную жилплощадь, такое там застала…

Оказывается, дядька женился. Все законно, в загсе расписался, его жена Тоне документ показала. Официальный, с печатью. Но это потом, а поначалу Тоня прямо обалдела, когда увидела, что в квартире творится.

Тетя Лина-то квартиру в порядке содержала. Ремонта дорогого, конечно, не было – откуда денег взять? – но все аккуратно, обои подклеены, нигде ничего не валяется. А тут в прихожей тюки какие-то, чемоданы, сумки, коробки, музыка играет, из кухни чад, как будто там целого барана жарят. Тоня о тюки споткнулась, свой чемодан уронила. Из дальней комнаты вышел какой-то тип – черный, с усами. Посмотрел так и спросил:

– Ты кто?

– А тебе-то что? Хозяин где?

– Хозяин? – протянул он, а у самого глаза засверкали. – Ну, я хозяин, а что?

Тоня аж поперхнулась и сумку выронила.

– А куда дядьку девали? – хотела крикнуть, а в горле ком. И не то чтобы дядьку пожалела, просто уж больно противно все стало.

Ну, тот тип крикнул что-то на своем языке, и тут же из кухни выбежала женщина. Вроде молодая, только лицо какое-то несвежее, как будто молью траченное. Зуб золотой торчит, и улыбка от этого неприятная, фальшивая. Руками всплеснула, якобы обрадовалась, а как заметила Тонин чемодан, так посмурнела лицом и в комнате скрылась. Тотчас оттуда дядька вышел. Небритый, неаккуратный, потертый какой-то. Лицо помятое, желтое, одет неряшливо. У тети Лины он не такой был – сытый, гладкий, чистый весь, аж лоснился.

Ни здрасте не сказал, ни еще какого привета. Только уставился на чемодан и сумку, как баран на новые ворота.

– Эт-та чего? – наконец спросил и пальцем ткнул, а голос хриплый, как будто с похмелья.