Шкатулка сновидений

— Ага! — громко вскричал доктор Фрейд, размахивая в воздухе скрюченным пальцем. — Это, несомненно, символ лона! Он хочет вернуться в материнскую матку.

— Ерунда! — как можно решительней возразил я.

— А может матка быть не материнской? — с почти профессиональным интересом осведомился архиепископ.

— Конечно, ваша светлость! Если, например, она принадлежит вашей сестре, которая бесплодна.

— Откуда вы узнали, что моя сестра бесплодна? — архиепископ покраснел.

— Я не знал, я просто использовал этот пример как иллюстративную гипотезу.

— Но она действительно бесплодна!

— В конце концов, мы же не считаем каждый пенис отцовским, — продолжал вещать доктор Фрейд. — Хотя Харкбендер в его «Психологии мужской анатомии», в сущности, доказывает, что в определенных случаях…

— Мне снилось, что я в спальне с жалюзи…

— С жалюзи, да? — пробормотал доктор Фрейд. — Это указывает на затруднения с половым актом. Матка закрыта для вас, вот что означают жалюзи. Вы импотент? У вас проблемы с эрекцией?

— Спросите лучше у Адельмы! — я слегка улыбнулся.

— Ты, ненасытный мерзавец! — конечно же, это был Малкович.

— Кроме того, ваша интерпретация неверна, доктор. Я не пытался проникнуть в комнату, я уже находился в ней.

— В таком случае, — провозгласил доктор Фрейд, — ваш сон означает, что вы не хотите покидать матку и, следовательно, страдаете от психического инфантильного слабоумия. Очевидная регрессия в самой тяжело излечимой форме.

— Со мной в комнате находилась Адельма, — говорил я, не обращая внимания на этот глупый и оскорбительный диагноз. — Мы оба были раздеты.

— Ты, грязное животное! — снова Малкович.

— И я должен вернуться.

— Зачем?

— Потому что, после того, как мы с Адельмой занимались любовью — и так страстно! — мне приснился сон внутри сна. Что-то произошло. Там была другая комната…

— Он бредит, — прошептал Малкович.

— Да заткнитесь же! — рявкнул я на него.

— Эй-эй, — сказал граф, — вовсе незачем так грубить. Вы больны, физически и душевно. Вам нужен отдых, сон, множество горячих тостов с маслом…

Я приподнялся на локтях.

— Еще одно слово насчет тостов, — раздельно произнес я, — и я вышибу ваши чертовы мозги! Я не могу выразиться яснее!

— Быстро, быстро! Вколите ему что-нибудь, доктор! — зашипел Малкович доктору Фрейду. — Он становится непристойным и грубым! По-моему, он теряет над собой контроль!

— А твоего мнения никто не спрашивает, ты, жирный, надоедливый, отвратительный идиот!

— Он снова назвал меня жирным, доктор…

— Думаю, нам необходим публичный обряд! — вмешался архиепископ Стайлер. — Хотя он почти порвал внутренности моей бедной жены во время этого жестокого акта неоднократного изнасилования, мне жаль мальчика. Ему нужен Обряд Исцеления. Публичный обряд. Я все организую!

— Я не хочу участвовать в ваших дурных обрядах! — закричал я.

— Думаю, чем раньше, тем лучше, — произнес доктор Фрейд своим старческим, дрожащим голоском.

Они отошли от кровати, и архиепископ Стайлер открыл дверь. Прижавшийся к нему Малкович толкал его в плечо. Доктор Фрейд оглянулся и сочувственно посмотрел на меня.

— Я немедленно свяжусь с деканом [48]Курмером, — донесся из коридора голос архиепископа. — Доктор Фрейд, усыпите его, если необходимо.

— Или закуйте маньяка в кандалы! — испуганно добавил Малкович.

Доктор Фрейд бесшумно закрыл за собой дверь.

Некоторое время я лежал, уставившись в потолок, и нежно размышлял об Адельме. Мне приснилось, что мы занимались любовью, но все казалось таким восхитительно настоящим. Помнит ли она этот сон? Так же живо, как и я? Или, быть может, ее дремлющая душа ничего не знает? Надо найти ее и спросить!

Выбраться из кровати было просто, а вот удержаться на ногах оказалось значительно более трудной задачей. Сначала я опирался на разные предметы: железное изголовье кровати, ночной столик, стенку шкафа… — потом, вытянув руки, чтобы не потерять равновесия, медленно прошел в центр комнаты… и, наконец, добрался до двери. Затем я заставил себя снова вернуться к кровати и опять пройти к двери. Я проделал это несколько раз, пока не почувствовал уверенность в своей походке. У меня кружилась голова, меня слегка тошнило, но я приписал слабость долгому лежанию — интересно, сколько времени я пролежал на кровати? Мой желудок роптал. Я страшно хотел есть. Правая сторона моего тела немного ныла, а когда я слишком быстро поворачивался, боль пронзала поясницу. Несмотря на все это, я, однако, чувствовал себя вполне хорошо. Докторская чушь насчет уплощенной диафрагмы действительно оказалась чушью. Я открыл дверь и вышел в коридор.