Школа

 Где-то уже на лестнице перед длинной пустой кишкой пятого этажа Череп нашел себя волочащим по ступеням свою новенькую джинсовую куртку (в карманах которой ничего, кроме ключей от блока, носового платка и флейты-дурочки), тяжело поднимающегося наверх, пристально наблюдая за собственными ногами в коричневых замшевых полуботинках. И Черепу вдруг стало так больно и обидно – за себя, за новенькую куртку, за Чешира, от которого сбежала беременная не от него жена – и он шмыгнул носом, тут же сердито ударил себя по лысине и бегом кинулся вверх по ступеням, спотыкаясь, едва не падая, оставляя за спиной шанс встретить Кальяна, который как раз вышел с общей кухни пятого этажа, сурово волоча за собой гвоздями сбитые занозистые деревянные бруски и остановился, оборачиваясь, глядя на умирающую от смеха Веру, слабо ударяющую себя по загорелым коленкам, указующую на согнувшегося под грудой старых подрамников и корявых картонок Еврея, пыхтящего и злящегося, страшно похожего на трудягу-муравья из басни.

– Кальян, я не могу, ты посмотри на него, – делая паузы, задыхаясь от смеха. – Он похож на муравейку, правда? Маленький злой муравейка!

 Кальян вдруг тоже согнулся вдвое и затрясся от смеха, отчего Еврей еще больше разозлился и попытался достать Веру ногой.

– Муравей, муравей! – сквозь хохот еле выговорила Вера, кривя большой широкогубый рот и еще больше веселясь от неудачных попыток пинка.

– П-пойдемте на лифт, – сказал Кальян, начиная икать от смеха.

– Да не злись ты, я же тебя люблю, глупый, – ласково проворковала Вера, протягивая руку, чтобы погладить зло наморщенный лоб. Еврей воспользовался удобной позицией и пнул ее в тонкую коленку.

– А-а-а! – жалобно захныкала Вера, хромая. – Кальян, он меня пнул, знаешь, как больно!

– Д-да кончайте вы прикалываться, – неторопливо выговорил Кальян, с трудом успокаиваясь после непродолжительного, но совершенно не объяснимого для него самого смеха. – То деретесь, то целуетесь – с-совсем как Ад с Микки.

– Я ее еще ни разу не бил, – возмутился Еврей, удовлетворенно глядя на ноющую Веру с горестно опущенными уголками рта. – Она сама меня достала.

– Дурак, – дрожащим голосом отозвалась пострадавшая, доставая сигарету и поворачиваясь к Кальяну. – У тебя есть спички?

 Нажав кнопку вызова лифта (два работали, а два на ночь отключили), Кальян достал спички и, чиркнув, поднес огонь сначала к Вериной сигарете, потом прикурил сам. Где-то на лестнице – далеко, слабо – заиграла то ли дудочка, то ли флейта, Вера в этом плохо разбиралась.

– Песня-то какая замечательная, – проговорила она, тонкой струйкой выпуская дым. – Шамиль, узнаешь?

– Ничего я не узнаю, – пробурчал Еврей, с трудом удерживая расползающиеся в разные стороны доски-картонки, напряженно глядя на зеленые цифры над дверцами лифта, указывающие, что лифт соизволил приблизиться к пятому этажу.

– По этим цифирькам, как они меняются, можно сценарий написать, – проследив за взглядом Еврея, чуть заикаясь, проговорил Кальян. – Приколитесь: убийство на одном из этажей. Человек раскрывает кто убийца, только наблюдая за передвижениями лифта, не сходя с места.